Таллинский переход. Трусливое бегство, или героическая трагедия

Сторожевой корабль КБФ отражает немецкий налет.
Фото предоставлено автором

Таллинский прорыв был одной из крупнейших морских операций Великой Отечественной войны 1941–1945 годов, проведенной в ее первом периоде Краснознаменным Балтийским флотом (КБФ) по решению Верховного главнокомандующего (ВГК), под руководством Военного совета Северо-Западного направления (СЗН). Целью операции были эвакуация из глубокого тыла противника войск, защищавших Таллин, и вывод в Кронштадт–Ленинград кораблей боевого ядра КБФ.

Несмотря на ожесточенное противодействие врага, приведшее к большим потерям, эта цель была достигнута.

Форсирование в ходе прорыва Юминдской минно-артиллерийской позиции 225 кораблями и судами КБФ – событие, не имеющее аналогов во всемирной военно-морской истории. Спасение 16 тыс. человек с погибших кораблей и судов и перевозка с островов Финского залива в Кронштадт 11 тыс. спасенных – бессмертный подвиг моряков-балтийцев. Мною в 1998–2010 годах проведено углубленное исследование этой операции.

Результат его представлен в военно-историческом труде «Таллинский прорыв Краснознаменного Балтийского флота (август–сентябрь 1941 года)», который готов к печати.

Ниже приводятся отдельные фрагменты из него, в том числе уроки Таллинского прорыва, имеющие, на мой взгляд, непреходящее значение для Вооруженных сил России.

ИТОГИ ТАЛЛИНСКОГО ПРОРЫВА

Масштаб операции

Продолжительность операции – 11 суток, с 28.08.1941 года по 7.09.1941 год.

Выполнение задачи КБФ по эвакуации войск из Таллина закончилось 7.09.1941 года. Тогда и завершился Таллинский прорыв.

Глубина операции (от Таллина до Кронштадта по прямой) – 162 мили (300 км).

Состав фактически участвовавших сил и личного состава:

– 305 кораблей и судов, в том числе 211 боевых кораблей и катеров, 94 транспорта и вспомогательных судов (ТР и ВСУ);

– 57 самолетов – 41 истребитель и 16 морских ближних разведчиков;

– около 40 тыс. человек военнослужащих Красной армии (КА) и флота: 20,4 тыс. эвакуировавшихся из Таллина, около 9 тыс. членов экипажей кораблей и судов, около 7,6 тыс. человек личного состава частей ВВС, еще несколько тысяч человек – личный состав частей, подразделений и учреждений береговой обороны (БО) и ПВО, разведки, тыла, медико-санитарной службы.

РЕЗУЛЬТАТЫ УЧАСТИЯ КОРАБЛЕЙ, СУДОВ И АВИАЦИИ В ОПЕРАЦИИ

Вышли 28.08.1941 года из Таллина 225 кораблей, потеряны 62, из них прорвались в Кронштадт 163 (72,4%).

Находились в отряде прикрытия на о. Гогланд и были дополнительно высланы из Кронштадта 80 кораблей и судов. В ходе операции они потерь не понесли.

Общие потери кораблей и судов (62 из 305) составили 20,3%.

Истребителями ВВС КБФ сбит самолет Ю-88. Зенитной артиллерией сбиты самолет Ю-88, самолет Ме-110, повреждены два самолета Хе-111. Потерпел аварию при посадке самолет Хе-59.

С 5.08 по 28.08 было выведено из Таллина 59 боевых кораблей, 47 ТР и ВСУ, около 60 самолетов, на них убыли 18 947 человек (в том числе 5450 раненых и 3342 члена экипажей).

ОЦЕНКИ ТАЛЛИНСКОГО ПРОРЫВА

Бывший нарком ВМФ Николай Герасимович Кузнецов («На флотах боевая тревога», 1971):

«Эвакуацию Таллина в целом следует признать успешной».

Доктор исторических наук капитан 1 ранга Ачкасов (докторская диссертация, 1967):

«Поставленная перед Краснознаменным Балтийским флотом задача прорваться в восточные базы была решена. Однако Краснознаменный Балтийский флот не сумел обеспечить безопасность транспортных средств на переходе из Таллина в Кронштадт и эвакуацию гарнизона с наименьшими потерями».

Финские военно-морские историки Keskinen K., Mntykoski J. (Suomen Laivasto sodassa 1939–1945, 1991): «<┘> русские достигли успеха в эвакуации большей части их войск и кораблей из Таллина в район Ленинграда, где они позднее сыграли решающую роль в обороне Ленинграда наступившей зимой».

Профессор капитан 1 ранга Алексей Платонов («Трагедии Финского залива», 2005 г.): «Существует такое понятие, как «степень поражения», так вот потеря 50% транспортов в конвое характеризуется как его разгром. Наверное, это и есть общий итог Таллинского перехода».

Странная оценка! Из 192 кораблей и судов, вывозивших людей из Таллина, погибло 34 (17,7%). Но главный критерий при эвакуации войск – не транспорты, а люди. Их в ходе эвакуации погибло 36%.

Профессор капитан 1 ранга Доценко [«История военно-морского искусства», т. 2, 2005] ставит в один ряд поражения русского флота во 2-м Роченсальмском (1790) и Цусимском (1905) сражениях с «поражением» КБФ в Таллинском прорыве. Но ни вице-адмирал принц Нассау-Зиген в первом случае, ни вице-адмирал Рожественский во втором поставленных им задач не выполнили, а вице-адмирал Трибуц поставленную ему задачу выполнил.

Нассау-Зиген в течение 5-часового боя потерял 62 из 152 (40,1%) кораблей и 7369 из 14 тыс. человек (52,6%) личного состава (погибших, раненых и пленных).

Рожественский менее чем за трое суток потерял 34 из 38 (89,5%) кораблей и судов и 13,7 тыс. из 15,1 тыс. человек (90,7%) личного состава (погибших, раненых, плененных и интернированных).

Трибуц за 11 дней потерял 62 из 305 (20,3%) кораблей и судов и 10 340 из 28 573 (36,2%) военнослужащих.

Факты и цифры – явно в пользу КБФ! Но не понятна и сама идея сравнения операций совершенно разных по задачам, содержанию и применявшимся боевым средствам.

Весьма загадочными являются оценки Доценко людских потерь в ходе Таллинского прорыва. На с. 170 названной выше книги он утверждает, что погибли около 18 тыс. эвакуируемых военнослужащих. На с. 172 эта цифра уменьшается им до более 12 тыс., а на с. 426 вновь увеличивается до больше 14 тыс. человек.

ВЫВОДЫ ИЗ ОПЫТА ТАЛЛИНСКОГО ПРОРЫВА

1. Краснознаменный Балтийский флот, осуществив прорыв из осажденной в глубоком тылу противника главной базы Таллина в тыловую базу Кронштадт через созданную противником юминдско-гогландскую минно-артиллерийско-авиационную блокадную позицию, несмотря на понесенные при этом большие потери в людях и кораблях, выполнил задачу по эвакуации оборонявших Таллин войск и сохранил корабельное боевое ядро флота, сорвав планы врага по их уничтожению.

2. В ходе оборонительных боев в Эстонии и во время обороны Таллина, при подготовке и проведении Таллинского прорыва проявились существенные недостатки в деятельности командования СЗН по боевому управлению непосредственно подчиненным ему КБФ, по организации взаимодействия между КБФ и Северным (Ленинградским) фронтом. Ряд ошибок был допущен Верховным главнокомандованием, командованием ВМФ, КБФ и его соединений.

Проявившиеся недостатки и допущенные ошибки оказали непосредственное влияние на величину потерь в людях и кораблях в ходе Таллинского прорыва.

Бывший нарком ВМФ Кузнецов вспоминал («На флотах боевая тревога», 1971): «Как и многие мои товарищи, я, не допуская мысли о глубоком вторжении неприятеля на территорию нашей страны, все же считал возможной его попытку с ходу захватить Либаву. Вот почему я поставил перед командованием Прибалтийского военного округа вопросы обороны Либавы с суши. Ведь точно так же, как флот обязан прикрыть развертывание армии, задача армейских частей – прикрыть мобилизацию военно-морских баз. Если сухопутные войска не прикроют развертывание флота, они лишат его возможности выполнить свою роль.

Быстрое продвижение немцев к Риге, Пскову и Таллину, естественно, вынуждало их широко использовать морские пути. Самым подходящим средством для удара по транспортам была, конечно, минно-торпедная авиация. Но ввиду чрезвычайных обстоятельств основная масса авиации была нацелена на танковые колонны врага, двигавшиеся на Ленинград. Кроме того, она прикрывала дравшуюся в Эстонии 8-ю армию и бомбила немецкие части, наступавшие на главную базу флота – Таллин.

Говоря о боях за Либаву, я упоминал, что не сразу было достигнуто единое понимание взаимодействия между армией и флотом на этом конкретном участке. Нечто похожее повторилось в Таллине. Вопреки планам мирного времени ответственность за оборону Таллина с суши сразу была возложена на военный совет Балтфлота, а сухопутные войска были подчинены флотскому командованию с большим опозданием.

Теперь о кораблях и боевых средствах. Давно известно, что наибольший эффект в войне дает только правильно «сбалансированный» флот. Обеспечить это соотношение кораблей еще в предвоенные годы было прямой обязанностью наркома ВМФ и Главного морского штаба.

Очень болезненно, особенно на Балтийском флоте, сказалась нехватка тральщиков и тральных средств. Все мы, руководители флота, понимали, что в условиях балтийского мелководья мины являются большой опасностью. Теоретически мы ожидали этого, а практически к борьбе с вражескими минами не подготовились.

Кроме тральщиков не хватало и кораблей противолодочной обороны и специальных сторожевых кораблей.

Испытал на себе Балтийский флот и все последствия слабости наших корабельных средств ПВО».

Военный совет КБФ отмечал (Отчет о боевом управлении на КБФ в 1941 году (1942):

«Сложилась явная двойственность командования в общефлотском масштабе в связи с созданием в Ленинграде второго центра командования (при штабе Северо-Западного направления) во главе с заместителем народного комиссара ВМФ адмиралом т. Исаковым. В то время, как командующий КБФ целеустремлял главное внимание на обстановку в ближайшем к нему районе (тем более, непосредственно командуя главной базой), этот второй центр давал директивы и приказания не только Военному совету КБФ, но и нередко непосредственно командованию Кронштадтской военно-морской базы, а также Морской обороны г. Ленинграда и озерных районов, находившихся в известном территориальном отрыве от района главной базы. В результате Военный совет КБФ иногда задним числом узнавал о проведении мероприятий на своем крайнем правом фланге и в тылу, что, в свою очередь, создавало неясность обстановки и вносило излишнюю нервозность в работе.

Серьезные неувязки возникли в отношении оперативного управления Военно-воздушными силами КБФ. По мере продвижения противника на восток ВВС КБФ со все возрастающей интенсивностью привлекались для действий на сухопутном фронте. Выполняя вначале отдельные задания, ВВС КБФ постепенно переключались для действий на сухопутье, вплоть до того, что решением командующего Северо-Западным направлением оказались в оперативном подчинении командующего ВВС Северного фронта и, на основании указания штаба Северного фронта, должны были выполнять задачи, поставленные командованием 8-й армии. Таким образом, сложилось тройственное подчинение (штаб ВВС Северного фронта, командующий КБФ, командующий 8-й армией), причем координированием задач никто не занимался».

Бывший командующий КБФ Трибуц в своих воспоминаниях размышлял следующим образом («Балтийцы вступают в бой» (1972):

«В начале главы я дал свое объяснение, в силу каких причин минное оружие врага могло нанести нам столь серьезный урон. Здесь перечень этих причин должен был дополнен еще одной – недостаточной организованностью в отпоре врагу при заминировании им фарватеров в заливе в течение июля–августа. Получилось так потому, что командующий и штаб флота все свои силы, энергию, время вынуждены были отдавать «главному направлению» на юго-западе театра – обороне главной базы флота, Таллину. В то же время упускали Финский залив, его фарватеры, по которым шло снабжение Таллина, Ханко и по которому позже нам пришлось после боев на суше прорываться на восток.

В связи с этим хочу возразить тем товарищам, которые считают возложение главкомом направления на командующего флотом руководства обороной Таллина необходимым и правильным актом, для которых вообще является аксиомой то, что при обороне военно-морских баз командовать должны военные моряки. И хотя так было не только при обороне Таллина, но и при обороне Одессы, Севастополя, я придерживаюсь на этот счет иной точки зрения.

Разумнее было бы при организации обороны Таллина прислать сюда штаб армии или штабную группу с общевойсковым командиром во главе, которому и следовало командовать войсками. Командующий же флотом должен заниматься своим делом».

Дополняя сказанное выше, нельзя не заострить внимание на том, что взаимодействие с ВМФ почти на всех уровнях командования КА нередко понималось односторонне: флот нам должен помочь обязательно, а наша помощь флоту – не обязательна.

Так, военный совет СЗН не смог организовать взаимодействие Ленфронта с КБФ на время Таллинского прорыва так, чтобы войска фронта удержали в течение двух дней территорию, на которой располагались самые западные аэродромы флота Липово и Купля. Не смог он и усилить ВВС флота на один день самолетами Ленфронта.

Командующий ВВС Ленфронта, несмотря на директиву Военного совета СЗН о передаче КБФ морской авиации, находившейся у него в оперативном подчинении, приказал использовать флотские самолеты СБ на сухопутном фронте, хотя по плану флота они должны были уничтожать на аэродромах авиацию противника, действовавшую против сил КБФ, прорывавшихся из Таллина.

Военные советы СЗН, Северного фронта и 8А не позаботились о заблаговременном завершении эвакуации из Таллина гражданского населения. Эти люди при посадке войск на корабли и суда нарушили ее плановость, а при прорыве увеличили список потерь.

НЕКОТОРЫЕ УРОКИ ТАЛЛИНСКОГО ПРОРЫВА

1. Представляется целесообразным, чтобы создаваемым Объединенным стратегическим командованиям (ОСК), имеющим в своем непосредственном или оперативном подчинении флоты (флотилии), задачи по ведению вооруженной борьбы на море (в океане) ставил ВГК. ОСК же, исходя из общих задач, поставленных им ВГК, должны ставить конкретные оперативные задачи входящим в их состав флотам (флотилиям), организовывать их выполнение и отвечать перед ВГК за результаты действий на море (в океане), в том числе в удаленных районах в интересах войны в целом. Ими также должны ставиться задачи объединениям и соединениям других видов вооруженных сил, привлекаемым к боевым действиям совместно с флотами (флотилиями) или в их интересах на море (в океане), в воздушно-космическом пространстве над ним и на суше. Если у ОСК нет постоянных задач для флота, без решения которых оно не может эффективно вести боевые действия, ему незачем иметь в подчинении флот (флотилию). Следует ограничить права ОСК на разукомплектование флотов (флотилий) в интересах решения сугубо сухопутных задач путем изъятии из их состава соединений и частей ВВС и ПВО, береговых и специальных войск. Подобные решения должны приниматься ВГК.

2. Именно ОСК обязаны вместе с командованиями подчиненных флотов (флотилий) и с участием главного командования ВМФ определять требования к составу их сил и инфраструктуры, необходимых для выполнения поставленных задач. Выработанные требования должны быть положены в основу программы воссоздания ВМФ.

3. Выработку требований к военно-морским видам ВВТ, разработку программ их производства, методическое руководство боевой подготовкой сил и оперативной подготовкой командования и штабов объединений и соединений, подготовку кадров, конечно же, нужно возложить на главное командование ВМФ. Кадровые решения, связанные с назначением на определенные должности, с присвоением соответствующих им воинских званий, с награждением государственными и ведомственными наградами должны приниматься по представлению главнокомандующего ВМФ.

4. Особенности географии нашей страны требуют рассмотрения целесообразности создания ОСК на Северо-Восточном (Тихий и восточная часть Северного Ледовитого океанов) и Северо-Западном (Атлантический и западная часть Северного Ледовитого океанов) океанских направлениях. Возможно, потребуется создание трех океанских ОСК: Атлантического, Арктического и Тихоокеанского. Это должно избавить ОСК на Западе, Востоке и в Центре от необходимости вести совершенно разные по своему характеру боевые действия на нескольких стратегических направлениях, удаленных друг от друга.

5. Представляется нецелесообразным возложение на командующего флотом командования межвидовой группировкой войск и сил руководства обороной определенной территории с находящимися на ней пунктами базирования сил флота. Это – функция ОСК, а дело командующего флотом – руководить его боевыми действиями.

6. Для обеспечения единоначалия не следует вводить в ОСК должности заместителя главнокомандующего и/или заместителя начальника штаба по ВМФ. Все вопросы управления флотом (флотилией) главнокомандующий ОСК должен решать непосредственно с их командующими, а все органы управления ОСК – с соответствующими органами управления флота (флотилии). Командующие родами сил (войск) ОСК не должны обладать правом отдания приказов объединениям, соединениям и частям флотов (флотилий), входящим в ОСК.

Морские группы управления при ОСК целесообразно формировать из офицеров управлений флотов (флотилий), где для них необходимо иметь штатные должности. На эти группы возлагать обеспечение информационного взаимодействия органов управления флота и ОСК, а также оформление решений главкома ОСК на действия флота (флотов).

7. Состав и боевые возможности воссоздаваемого ВМФ, как и в целом Вооруженных сил России, должны соответствовать поставленным задачам, а не возможностям страны. Возможностям страны должны соответствовать задачи, поставленные им, выполнение которых страна способна обеспечить соответствующими ресурсами.

8. Следует восстановить систему мобилизационного резерва ВМФ, включающего суда гражданских флотов, а также личный состав, способный применять ВВТ на мобилизуемых судах (комендантские команды) и управлять конвоями (командиры конвоев).

9. Требуется тщательно проанализировать как вероятность и возможные масштабы применения минного оружия ожидаемыми противниками, так и готовность ВМФ к противоминному обеспечению и противоминной обороне (ПМО) своих сил. На основе этого анализа выработать и внедрить систему необходимых мер ПМО.

10. Представляется целесообразным восстановить в составе ВВС и ПВО флотов все рода морской авиации в количествах, достаточных для выполнения возлагаемых на флоты задач, а также иметь необходимое количество зенитных ракетных и радиотехнических частей ПВО. Надежда на решение задач воздушно-космической обороны флотов соединениями и частями ВВС построена на зыбкой почве. Попытки возложить на дальнюю и фронтовую авиации ВВС решение задач по борьбе с корабельными группировками и инфраструктурой ВМС противника, по поддержке своих морских десантов хороши только для войн на картах. Реально у ВВС всегда найдутся задачи, не связанные с флотами.

11. Необходимо резко увеличить напряженность боевой подготовки флотов, добиться, чтобы в ходе боевой подготовки и боевой службы общие ежегодные наплаванность экипажей кораблей в ходовых сутках, налет летного состава морской авиации в часах, количество боевых упражнений, выполняемых всеми родами сил ВМФ, были на уровне стандартов ВМС ведущих морских государств, в которых такие устанавливаются военными бюджетами.

12. Приобретая боевой опыт при выполнении международных обязательств в океанах (морях), нужно помнить о сбережении технического ресурса кораблей, ЛА и ВВТ, а также не пытаться безоглядно распространить приобретенный специфический опыт на все виды боевой деятельности ВМФ.

Героизм в условиях боевых действий – дело почти привычное, как бы кощунственно это не звучало. В боях за Родину не щадить жизни – естественно для патриота и гражданина. Но бывает, что военный подвиг не диктуется собственно боевыми обстоятельствами, а является исправлением ошибок и просчетов высшего командования. За недомыслие генералов страна расплачивается кровью и жизнью своих солдат…

Строки военной энциклопедии строги и сухи: «Таллиннский переход» - эвакуация основных сил Балтийского флота и войск 10-го стрелкового корпуса из Таллинна в Кронштадт в конце августа 1941 года.
Из Таллинна вышли 225 кораблей и судов, в том числе, 151 военный корабль, 54 вспомогательных судна, 20 военных транспортов, а также неустановленное число малотоннажных гражданских судов, не подчинённых Военному совету флота. До Кронштадта дошли 163 из них - 132 военных корабля, 29 вспомогательных судов, 2 транспорта. Достоверно известно, что во время перехода погибли 62 корабля и судна. Количество пропавших без вести точно не установимо за давностью прошедшего времени».
Да, время одинаково беспощадно и к победителям, и к побежденным, и к простым свидетелям великих и горьких событий войны. На долю исследователя остаются лишь документы, а их ведь тоже пишут люди – со всеми своими субъективными страстями. И все же пытаться установить истинный ход событий необходимо…

В дореволюционные годы порт Ревель – современный Таллинн – был форпостом российских военно-морских сил на Балтике. Русское название города Ре́вель было заимствовано шведского языка и стало официальным после присоединения отвоёванной в ходе Северной войны территории современной Эстонии к Российской империи. В 1719 году была учреждена также Ревельская губерния.
Когда после Октябрьской революции Советская власть признала право народов России на самоопределение, она признала и местные названия в той форме, в какой они употреблялись коренными народами. А коренной народ – эстонцы – именовали свою столицу «Тaani linn» или Taллинн – «датский замок», поскольку захватившие его столетия назад датчане и построили в старой Колывани обширную каменную крепость…

В 1939-1940 годах с присоединением Прибалтики Советский Союз заметно расширил свои границы на западе. И на новые советские республики возглавлялась серьезная роль в оборонительной доктрине страны на случай внешней агрессии. Если читатель помнит, была в довоенные годы у нас такая доктрина: в случае вторжения любого врага из Европы, перед войсками ставилась задача как можно быстрее вышибить врага из пределов страны, а далее воевать на территории врага «малой кровью»…

Осуществимость такой концепции сегодня можно сколь угодно подвергать сомнению. Но в конце тридцатых начале сороковых подобные установки активно насаждались сталинским правительством в среде советского высшего командования. И как «генеральная линия партии», публичной критике не подлежали.

Если принимать концепцию «войны малой кровью, решительным ударом и на чужой территории» как основную, представляется совершенно целесообразным выдвинуть значительные военные силы к границам на стратегических направлениях – чтобы в случае нападения и оперативно вышибить врага вон концентрированным ударом, и иметь возможность потом гнать его восвояси по его же земле. Поэтому то, что в эстонской столице и ее окрестностях к 1941 году оказалось столь много советских войск, совершенно не выглядит удивительным. А если учесть, что старый Ревель и к началу Второй Мировой сохранил развитую инфраструктуру военного порта, то не удивляет и наличие в его акватории многочисленной боевой эскадры из состава Балтфлота – со своими транспортами обеспечения и вспомогательными судами.

22 июня 1941 года, в час начала войны, именно Балтийский флот оказался, пожалуй, наиболее организованной военной силой, в отличие от сухопутной армии. В первый день войны все налеты вражеской авиации на портовые города были отбиты, ни один корабль не был потоплен, и тем самым был полностью сорван германский план по уничтожению советского флота внезапным ударом в местах базирования.

Но устоять под первым натиском немецкого «блицкрига», невероятно дружным и мощным, оказалось непросто: 8 армия Северо-Западного фронта с тяжелыми боями отступала на восток, и буквально в первые недели войны немцам удалось занять Лиепаю и Ригу. Базировавшиеся в этих городах корабли Балтфлота вынуждены были перейти в Таллинн и здесь присоединиться к эскадре. Таллиннский порт оказался откровенно перенаселен.

После короткой паузы, связанной с перегруппировкой сил, 30 июля Гитлер приказал возобновить наступление на Ленинград. Согласно этому приказу, 18-я немецкая армия вклинилась между озером Ильмень и Нарвой, стремясь вырваться к Ленинграду и объединиться с войсками союзников из Финляндии.

5 августа германским войскам удалось выйти на ближние подступы к Таллинну, а спустя еще два дня - к побережью Финского залива западнее и восточнее города, и тем самым отрезать его со стороны суши. Началась трехнедельная оборона столицы Советской Эстонии.

Таллинн обороняли части 10-го стрелкового корпуса 8-й армии, отряды морской пехоты, немногочисленный отряд ополченцев - латышских и эстонских рабочих. Общая численность обороняющихся достигала 27 тысяч человек. Сухопутные силы поддерживала корабельная артиллерия, береговые батареи и авиация Балтфлота. К 10 августа продвижение противника удалось остановить, несмотря на относительную слабость оборонительных сооружений на подступах к городу.
14 августа оборона города была возложена на Военный Совет КБФ.

20 августа немцы получили значительные подкрепления, подведя дополнительные войска из оккупированной Франции, и возобновили наступление. Прорыв врага произошел одновременно к городским границам Таллинна и к пригородам Ленинграда…

По большому счету, оперативная задача Десятого корпуса была выполнена – он сковал значительные силы немцев в районе Таллинна и дал возможность лучше подготовиться к обороне «второй российской столицы» - Ленинграда. Дальнейшее пребывание сводного гарнизона советских войск в Таллинне привело бы только к лишним потерям. Поэтому 26 августа Ставка Верховного главнокомандования приняла решение оставить эстонский порт, а войска и флот перебазировать в Кронштадт и Ленинград.

Решение, столь тяжело давшееся Сталину, принималось, пожалуй, слишком долго: 27 августа на окраине Таллинна уже вовсю шли бои…

О последних днях обороны Таллинна повествует «Первая сводка о переходе КБФ из Таллинна в Кронштадт», являющаяся агентурным донесением, направленным в 3-й отдел КБФ 31 августа 1941 года.

В этом уникальном документе, недавно переведенном в открытые архивы, говорится, что 22 августа 1941 года был перехвачен подписанный 17 августа приказ Гитлера, требовавший уничтожения всех кораблей советского Балтийского флота на минно-артиллерийской позиции в районе средней части Финского залива. Эта задача возлагалась на береговые батареи, торпедные катера, подводные лодки и авиацию.

По сути дела, агентурная разведка НКВД предупредила командование флота о более чем серьезной угрозе. Но несмотря на это, принять меры к ликвидации угрозы флот не смог. Где-то уже просто не успевал, где то – не принял опасность как реальную…

Мины?.. Для того, чтобы протралить проходы в минных полях, нужны тральщики, и в составе огромной сводной эскадры они есть. Но после работы тральщиков на прибрежных фарватерах патрули в море не выходили, и за ночь немцы восстановили конфигурацию заграждений.

Против береговых батарей вовсе не предпринято было никаких действий. По сути дела, вся реакция на предупреждение свелась к усилению зенитных расчетов в перспективе массовых атак с воздуха и раздаче на корабли боевых инструкций по сохранению в походе противолодочного ордера.

А в самом городе, в береговых штабах и флотских учреждениях оказалось сконцентрировано огромное количество народу, в условиях обороны оказавшегося, практически, не у дела: за несколько дней до ухода флота в Таллинн было вызвано еще много командиров и других сотрудников, до машинисток включительно. Большую часть этих людей уже невозможно было организованно задействовать в обороне, а о том, чтобы вовремя отправить их в эвакуацию командование флота не позаботилось.

3.
Пока обороняющиеся войска сдерживали врага, корабли могли покинуть порт относительно свободно. Но когда бои достигли западных предместий, немцам удалось подтянуть артиллерию и обстреливать акваторию порта непосредственно во время погрузки эвакуантов.

Из вахтенного журнала крейсера «Киров», флагмана КБФ:

«27. 08. 1941, рейд порта Таллинн
В 9 часов 50 минут сброшено 24 фугасные бомбы весом от 100 до 500 килограммов. Уклонение маневрированием.
В 16 часов 30 минут сброшено 42 фугасные бомбы весом от 100 до 500 килограммов.
В 17 часов 56 минут сброшено 38 фугасных бомб весом до 250 килограммов.
В 18 часов 12 минут сброшено 22 фугасные бомбы весом от 100 до 250 килограммов... »

Такие записи встречаются в вахтенном крейсера 14 раз за день! Бомбы рвались в восьми - десяти метрах от корабля, нанося гидродинамические (контузионные) и осколочные повреждения, но, к счастью, прямых попаданий не было. Тот, кто недостаточно активно применял «уклонение маневрированием» на рейде или стоял у пирсов под погрузкой, пострадали: были прямые попадания в лидер «Минск» и эскадренный миноносец «Славный», затонул транспорт «Луначарский».

В агентурном донесении от 1 сентября 1941 г., озаглавленном «Сводка о таллиннских операциях», говорится о том, что для защиты города строилось несколько оборонительных линий, но к началу боевых операций ни одна из них не была готова. Кроме того, возводили их без учета опыта предыдущих боев. Позиции оборудовались с упором на капитальную противотанковую оборону: возводились надолбы, рылись рвы, устраивались ДОТы и земляные ловушки для танков. На рытье и перекрытие блиндажей в три наката и траншей с обитыми дощатыми «щитами противоосыпания», на изготовление и установку массивных железных «ежей», на вколачивание деревянных свай из цельных сосновых комлей уходила масса времени и сил. А между тем, тяжелые танки в этой покрытой лесами местности, изобилующей оврагами и болотами – большая редкость, поскольку велик риск небоевых потерь.

Немцы и финны, уже имевшие опыт боевых действий в сходных географических условиях, в качестве оборонительных сооружений использовали легкие блиндажи, хорошо защищавшие от минометного огня и шрапнели полевой артиллерии. Да и строятся такие укрепления втрое быстрее и с меньшими затратами человеческих усилий.

Первую – дальнюю - оборонительную линию общей длиной почти в 180 километров начали возводить в 30 километрах от города – силами его жителей. А среди них почти никто не верил, что немцам удастся быстро продвинуться вглубь территории республики. Мобилизация на работы шла с поистине эстонской неспешностью, несмотря на то, что командование войсками и флотом поторапливало городские власти. В первые дни войны «на окопы» выехало всего около полутора тысяч работников, к началу обстрелов города – до 4 тысяч… А когда пришел приказ Десятому корпусу отступать на соединение с 8-й армией, достраивать укрепления и вовсе не стали. Таким образом, основным препятствием для наступления немцев стала ближняя оборонительная линия в 10 километрах от Таллинна, возведенная под руководством инженера КБФ Кузьмина.

Сухопутным войскам, как это часто бывало в прежние войны при обороне крепостей, активно помогал личным составом флот. Для вооружения сильно потрепанного в предыдущих боях 10-го СК было собрано 27 пулеметов, готовились минометы на заводе «Арсенал», строились бронепоезда (их на обороне было три). Противник отмечает, что даже в последние дни обороны по всей линии фронта красноармейцы отвечали наступающим немцам «шквальным огнем». Даже если это традиционное преувеличение немецких генералов, получается, что недостатка в оружии и боеприпасах гарнизон Таллинна не испытывал. И сражался самоотверженно. Несколько передовых зенитных батарей в обороне города неоднократно переходили из рук в руки: гитлеровцы прорывали линию обороны, окружали зенитчиков и захватывали позицию, а через несколько часов приходили 50-60 морских пехотинцев с кораблей или артиллеристов с отдаленной береговой батареи – и отбивали зенитки у врага.

Из агентурного донесения от 1 сентября 1941 года:
«Противник действовал осмотрительно и, вместе с тем, при активном отпоре, трусливо. Он был бит в районе 105, 106 и 794 батарей. Можно было нам держаться долгое время. Корабельные резервы, да и береговые полностью не были использованы. Ясно одно, что если бы тот народ, который в результате провала эвакуации оказался утопленным, был выведен на линию обороны, да если бы он себе в течение 1-2 ночей сделал бы окопы и блиндажи, Таллинн надолго бы остался в наших руках».

Неоднократно бывало так, что отбросив врага с применением огня корабельной и береговой артиллерии на добрый десяток километров, наши бойцы, сдерживаемые приказами своих командиров, не стремились развить успех и отогнать противника еще дальше. А командиры имели весьма неоднозначное распоряжение штаба «не размывать» линию обороны… Часто при атаке немцев полковой или дивизионный штаб отходил на запасные позиции первым, тем самым давая «добро» на отступление и для своих частей.

Из докладного письма старшего лейтенанта Котова Особому отделу КБФ:
«Твердой организующей руки в обороне главной базы не было. Мощные огневые средства, морская и зенитная артиллерия не были полностью использованы, а зачастую последние бездействовали вследствие отсутствия связи и взаимодействия между различными родами войск и особенно командованием армейских и артиллерийских частей. <…> Отсутствие связи и взаимодействия подчас приводило к обстрелу своих войск. Разведка работала скверно».

Во время решительного наступления немцев в двадцатых числах августа потери личного состава 10-го корпуса составили более 6 тысяч человек из 18 тысяч. Части полковника Костикова и капитана Пастернака попали в окружение и героически дрались до последней капли крови. Наряду с примерами беззаветного героизма во время Таллиннской обороны были, к несчастью, и случаи откровенной трусости командиров. Комдив полковник Бородулин готов был эвакуироваться, покинув своих солдат, и только жесткое требование 3-го отдела КБФ привести части в порядок и занять покинутые рубежи - или полковника отдадут под трибунал с мрачной перспективой расстрела за попытку дезертирства, заставило его вернуться к войскам...

Военный Совет фронта одобрил план полной эвакуации гарнизона. Основная идея заключалась в сковывании немцев на рубеже обороны до ночи, усиленном огне артиллерии в момент посадки личного состава на корабли при сдерживании противника частями прикрытия.

Эвакуация гарнизона на кораблях Балтфлота началась 28 августа 1941 года. Еще в 11 часов 27 августа командующий флотом адмирал Трибуц отдал приказ о начале отхода войск и посадки на суда, через два часа войска начали перегруппировку для отхода. В 16 часов началась посадка на госпитальные пароходы и пассажирские суда раненых, тыловых учреждений флота и некоторых частей 10-го стрелкового корпуса. Грузили боевую технику и наиболее ценное имущество. Флагманский крейсер «Киров» взял на борт золотой запас Эстонии и членов правительства республики с семьями.

Отход и посадка войск прикрывались береговой артиллерией флота и заградительным огнём кораблей. Противник, в свою очередь, вёл интенсивный огонь по городу и порту, производил налёты группами по 5-9 самолётов.

В 18 часов подрывные команды приступили к уничтожению объектов и материальных средств базы. Железнодорожные вагоны с армейским имуществом приказано было затопить. У маяка Пакри было сброшено в воду более 1000 вагонов. А в 21-00 специально подготовленная подрывная команда чекистов привела в действие часовые механизмы системы мин и взорвала морской арсенал.

Основные силы начали посадку на суда около 22 часов и продолжали её до рассвета 28 августа. Учёта во многих случаях не велось. Приняв личный состав и технику, корабли и суда выводились с рейда в район формирования конвоев с помощью буксиров или своим ходом.

Из-за невероятной толпы военных и гражданского населения, переполнившего порт в ожидании эвакуации, провести погрузку организованно не удалось. Транспорты часто подавались не к тем причалам, к которым были назначены комендантом, в результате чего получали на борт не тот груз, который им изначально предназначался. Бывало, что плохо приспособленный к перевозке пассажиров сухогруз получал медсанбат с ранеными (кстати, известие о погрузке госпиталей было получено в ночь на 28 августа и явилось для всех полной неожиданностью), а рядом, буквально у соседнего пирса, на борт «курортного» лайнера грузили артиллерийских лошадей с пушками. Согласитесь, читатель, если бы наоборот, меньше страданий в пути испытали бы и люди, и кони…

Можно ли было избежать этой суеты и неразберихи, сказавшейся потом на ходе операции самым роковым образом? Наверное, да. Только для этого приказ об эвакуации должен был прийти на пару суток ранее.

Некоторые корабли вышли в море на грани предельной загрузки. Так как до сведения ротных и взводных командиров был доведен приказ «эвакуироваться максимально быстро», трудно было побороть неуместную порой «инициативу снизу»: бойцы с разрешения своих лейтенантов брали в порту маломерные плавстредства – катера, шлюпки, понтоны, или подряжали местных рыбаков с их парусно-моторными лодками. Выходили на внешний рейд, догоняли уже перегруженные транспорты и просились на борт. Достоверно известно, что таким способом из Таллинна уехало не менее 400 человек.

Сколько всего было эвакуантов? На этот вопрос точного ответа так и не получено, и увы, никакой архив не может сегодня дать этот ответ. Подсчитать можно только военных и с некоторым приближением – членов их семей. По подсчетам Р.А. Зубкова, на кораблях находилось: 28 573 военных, из которых 8 670 человек были бойцами и командирами Десятого стрелкового корпуса, а 19 903 – моряками: экипажами боевых кораблей и бойцами береговой обороны, а также служащими штабов и флотских учреждений.

Беженцы из числа гражданского населения не подсчитывались при погрузке на корабли, поименные списки составлять было некому и некогда. Поэтому цифры относительно численности эвакуированных мирных жителей у различных исследователей значительно разнятся: от 12 до 27 тысяч человек. По данным того же Зубкова подсчитаны экипажи гражданских судов – 1 179 человек, и вольнонаемные служащие флота – 613 человек. Общее число гражданских эвакуантов Зубков оценивает в 12 806 человек. Впрочем, откуда взяты эти данные, не указывает.

Многие мирные жители брали с собой избыточное количество лишних вещей. На борт тащили все что угодно – вплоть до велосипедов, мотоциклов и … бочек с домашним пивом!

На транспорте «Балхаш» личный состав стрелкового полка - около 4 тысяч человек - занял всю верхнюю палубу, причем так плотно, что бойцам не было возможности сесть. Когда потом во время перехода возникла необходимость вести огонь по противнику, из-за тесноты получили ранения 9 человек, двое из которых скончались.

Крайне неорганизованно осуществлялся и отвод воинских частей с линии обороны для эвакуации. Начальник 6-го отделения 3-го отдела КБФ старший политрук Карпов 30 августа 1941 г. докладывал своему руководству, что в результате непродуманных маршрутов отхода, отсутствия «маяков» и указателей большое количество военнослужащих направлялось в Беккеровскую гавань. А транспорты оттуда к тому времени все поуходили… Сам Карпов перенаправлял направлял отдельные группы бойцов в Минную гавань, где проходила посадка, и с последней группой поднялся на борт спасательного судна «Нептун», приписанного к ЭПРОНу. В составе 6-го отделения 3-го отдела КБФ насчитывалось 14 сотрудников. На борту «Нептуна» эвакуировалось только четверо. В дороге погибли двое, судьба остальных, не взошедших на корабли при оставлении города, в официальных документах снабжена казенной формулировкой «пропал без вести»…

Из агентурного донесения от 31 августа 1941 года:
«Посадка на корабли в Таллинне была не организована, беспланова и настолько поспешна, что сейчас крайне трудно установить не только число и размещение отступавших по кораблям и погибших, но и убедиться в том, что из Таллинна и островов эвакуированы все. Многие командиры не отрицают, а утверждают, что довольно значительная часть людей, особенно занятых баррикадными боями, осталась в Таллинне».

Более того, в первые дни после прибытия в Кронштадт отсутствовала даже точная цифра кораблей, вышедших из Таллинна: одни командиры называли 163, другие - 190 единиц. Неорганизованность эвакуации приводила к тому, что приходилось бросать боевую технику и автотранспорт. Так, когда возникла необходимость эвакуировать личный состав и материальную часть 3-го и 4-го зенитных полков ПВО главной базы КБФ, отличившихся в обороне Таллинна, под погрузку подали не баржи, а осадливые грузовые пароходы, которые из-за мелководья не могли подойти к пристани ближе, чем на 1000-1500 метров. А плотов и понтонов для доставки техники на рейд не было. Поэтому большую часть танков, бронеавтомобилей и пушек пришлось уничтожить, дабы они при отступлении не достались врагу.

Разразившийся в море семибалльный шторм препятствовал работе тральщиков. Волна чувствовалась даже во внутренней акватории порта – за молами, и из-за этой волны шлюпки перевозили эвакуантов слишком медленно. К счастью среди портовых плавсредств нашелся высокобортный моторный катер, с помощью которого с пирса на корабли были доставлены несколько сотен эвакуантов за 3 часа.

Хаос, царивший во время эвакуации, подтверждает и командир 10-го зенитно-артиллерийского дивизиона старший лейтенант Котов. Например, забытая группа бойцов во главе с лейтенантом Лопаевым вплоть до 28 августа сдерживала натиск противника и ушла с позиций только тогда, когда стало известно, что все соседи и начальники ушли. Сам Котов получил приказ сосредоточить свой личный состав и материальную часть сначала на пристани Вимси, потом в Беккеровской гавани. Котов доставил матчасть дивизиона в Беккеровскую гавань, «но грузить не было на что. Хозяина не было. Огромные толпы красноармейцев, краснофлотцев и командиров готовы были почувствовать панику. Начальников не было. Большие толпы направились на прорывы (из разговоров мне известно, что многие из них вернулись, увидя транспорт на Купеческой пристани). Материальная часть орудий, приборов, автотранспорт, лошади и многое другое ценное имущество в огромном количестве осталось на пристани. Из разговоров известно, что часть личного состава также осталась не погруженными».
Некоторые командиры, увидев нехватку транспорта для эвакуации, решили пробиваться в Ленинград пешим порядком по суше… Взгляните на карту, читатель! Вряд ли в условиях жесточайших боестолкновений эти немногочисленные группы красноармейцев смогли бы дойти до цели – в лучшем случае, парням пришлось бы пополнить ряды партизан в тылу врага, осадившего Ленинград. Но более вероятно то, что все они погибли бы смертью храбрых еще при прорыве через немецкие позиции на окраине Таллинна…

Эвакуантов и грузы брал на борт даже флагман эскадры - крейсер «Киров». И пока красноармейцы тащили по широким сходням на борт крейсера ящики с пулеметными лентами, два лидера и шесть эсминцев вели непрерывный артиллерийский огонь, поражая огневые точки противника и мешая ему накапливать силы на подступах к городу.
28 августа 1941 года, наконец, флот покинул город.

Мнение уцелевших участников перехода сводится к одному и тому же: эвакуация флота, гарнизона и мирных жителей организована была крайне сумбурно. Да и во время самого перехода действия советского флотского командования логичностью и последовательностью не отличались...

Отход флота в Кронштадт был намечен тремя боевыми группами: главные силы во главе с флагманским «Кировым», отряд легких сил в охранении основной колонны и арьергардный отряд. Кроме того, была сформированы охранные группы из эсминцев, морских охотников и тральщиков для трех транспортных конвоев. Впрочем, «конвои» - это не вполне точно сказано. К караванам военных транспортов и вспомогательных судов флота – ледоколов, пассажирских теплоходов, буксиров, госпитальных судов, спасателей, танкеров – присоединялись местные рыбаки и каботажники, почтовые шаланды и даже спортивные парусники. Но не бросать же местное население на произвол оккупантов! В результате каждый конвой превращался в слабоуправляемую толпу кораблей, резко отличающуюся и по морскому опыту экипажей, и по скоростным качествам, и по маневренности, и по мореходности… Эффективно защитить такой конвой во время морского перехода практически нереально.

Ордер каждой боевой группы и каждого конвоя должны были возглавлять, разумеется, тральщики: если впереди по курсу – минные поля, кому, как не тральщикам, пробивать дорогу всем прочим! Первыми город предписывалось оставить пассажирским судам с беженцами и госпитальникам с ранеными. Потом – транспортам с сухопутными войсками и техникой. Боевые корабли должны были уйти последними. И адмирал Трибуц находился на борту крейсера «Киров» вместе с большинством офицеров штаба флота. Но на деле покидать город нескольким боевым и транспортным отрядам пришлось практически одновременно: гавань уже обстреливалась немцами из тяжелых орудий.

После получения сигнала об отходе началось одновременное движение всех караванов. Для занятия своих мест согласно ордеру, суда 1-го и 2-го караванов вынуждены были сойти с основного фарватера и обогнать медленно двигавшиеся транспорты фактически по краю минного поля.

Всю первую половину дня 28 августа в Таллинне стояла пасмурная погода, мешавшая действиям вражеской авиации. И это было на руку советским войскам, поскольку немцы не могли реализовать свое численное превосходство в бомбардировщиках: когда налитые холодным дождем фиолетовые тучи нависают прямо над клотиками мачт, не очень-то развернешься с массовыми бомбардировками!

Если бы колонны кораблей и судов могли поддерживать скорость не менее 15 узлов, они смогли бы засветло преодолеть расстояние как минимум от мыса Юминда до Гогланда. Но в том-то и дело, что скорость конвоя определяется по самому слабому на ходовые данные кораблю, а тех, кто способен не больше, чем на 8 узлов, здесь хватало!

6.
Юминда – самый большой полуостров в Северной Эстонии. С запада его омывает своими водами залив Колга-лахт, с востока – Хара-лахт. Длина широкого лесистого «языка» земли – около 13 километров, ширина – не более шести. В принципе, большим-то он может считаться только по местным, эстонским меркам. На побережье испокон века стоят рыбачьи деревни. Есть и что-то вроде райцентра – село Юминда, самое старое на полуострове, известное еще с 1290 года. У северных скал полуострова предупреждает моряков о длинной, далеко выступающей в море отмели старый маяк. Перед войной у восточного побережья, в деревне Хара, был построен небольшой портпункт для базирования советских подводных лодок.
Так бы и быть скромному рыбачьему полуострову крохотным «языком» на эстонской карте, упомянутому в географических справочниках лишь благодаря маяку, старинному рыбному рынку и закрытому военному городку с русской надписью на воротах: «Вход на территорию только по пропускам»… Если бы не события августа 1941 года.

Около 19 часов 50 минут конвой № 2 был атакован пятью торпедными катерами, которых отогнали артиллерийским огнём, не дав им возможность выйти на дистанцию торпедного выстрела. Позднее в советской литературе часто утверждалось о двух потопленных при этом торпедных катерах, но немецкие архивы не подтверждают факт каких-либо потерь в этом бою.
В районе острова Мохни в 18 часов 30 минут немецкие самолеты атаковали шедший в первом конвое ледокол «Кришьянис Вальдемарс» и загнали его на минное поле. После подрыва на мине ледокол затонул.

Так же был поврежден авиацией, подорвался на мине и затонул транспорт «Алев». Из 1 280 человек, в том числе 800 раненых, спасено было всего 6 человек.

Тральщики, шедшие впереди конвоев, то и дело подсекали параванами немецкие мины. Если мина взрывается – начисто отрывает трал, не нанося вреда кораблю. Но чаще мины с перерезанным минрепом просто всплывают – и по ним тогда надо стрелять. Пробитый корпус заполняется морской водой, мина тонет и становится неопасной. Беда в том, что иногда в условиях похода вызывать наверх стрелков с винтовками и заниматься снайперской охотой на мины просто некогда!

Полоса, протраленная тральщиками, оказалась слишком узкой. И то по ней порой плавали оторванные от минрепов рогатые шары. Пока уворачиваешься от одной мины – того и гляди зацепишь другую! Бывало, что подорвавшийся корабль скрывался под водой буквально в считанные минуты. А оставшимся было некогда заниматься спасательными работами: все, что мог сделать конвой для экипажей погибших кораблей – это сбросить спасательные круги и плотики, вывесить за борт булини – и двигаться дальше, точно зная, что спасутся далеко не все…

Когда наблюдательные вахты тральщиков доложили, что видят в воде что-то похожее на перископ подводной лодки, адмиралом Трибуцем был отдан приказ сменить ордер строя. Дивизион эсминцев контр-адмирала Ралля должен был занять позицию для атаки подлодки, и начал слева по дуге обходить колонну кораблей со скоростью 16 узлов. И, естественно, выкатился на минное поле.

Помощник командира тральщика № 44 лейтенант Духно по мегафону предупредил Юрия Федоровича Ралля, что его корабли могут подорваться. Так и случилось: эсминцы «Калинин», «Володарский» и «Артем» один за другим подорвались на минах и затонули. А перископ скрылся в волнах и больше не показывался. Да и был ли он?.. Принять за тонкий стержень подводного «глаза» старую фарватерную вешку - тоже не проблема.

Флагманский артиллерист отряда легких сил капитан 2 ранга А. А. Сагоян, находившийся на «Артеме», вспоминает:
«Миноносцы «Артем», «Калинин», «Володарский» в 21 час 10 минут последними оставили рейд, подавляя на ходу огонь батарей врага, прорвавшегося к Пирите, Кадриоргу. Следуя в арьергарде, миноносцы прикрывали идущие впереди конвои и главные силы. Около полуночи, форсируя минные поля на траверзе Юминда, все они в короткий срок погибли, сначала «Калинин», затем «Володарский» и «Артем». Исключительное мужество и выдержанность в момент гибели «Артема» проявили личный состав корабля и находившийся на мостике командир дивизиона Л. Н. Сидоров... Мне довелось быть в момент гибели вместе с ним. В считанные минуты до погружения корабля он спокойно, волевым голосом, с исключительной выдержкой отдавал последние распоряжения по спасению экипажа и, не покидая ходового мостика, погиб в волнах... »
Погода к полудню становилась все лучше. И немецкие самолеты не заставили себя ждать. Сначала налетели «Юнкерсы», пикировщики, способные класть бомбы весьма точно. Корабли открыли зенитный огонь – скорее, заградительный, чем прицельный. К тому же зенитным вооружением располагал лишь боевой состав эскадры Балтфлота да несколько военных транспортов. Гражданские суда могли попытаться отразить налет лишь стрельбой из стрелкового оружия личного состава, что вряд ли кому удается… Может быть, именно поэтому потери среди транспортного состава от действий авиации были настолько велики.

Истребителей прикрытия у конвоев на первом этапе похода просто не было. Первые советские истребители участники прорыва увидели только на следующий день, уже на подходе к Кронштадту. Сказался и общий недостаток сил авиаприкрытия на этом участке фронта, и отсутствие своевременного приказа командования о подъеме в воздух наличных сил.

Как свидетельствуют участники перехода, уже к полудню ситуация вышла из-под контроля советского командования. Перегруженные эвакуантами корабли в отсутствие жесткой централизованной воли адмирала оказались не способны оказать достойного сопротивления врагу. Нарастала деморализация личного состава, которую уже не могли остановить усилия комиссаров – никакие патриотические лозунги не срабатывают на фоне трагического зрелища неминуемой смерти товарищей по конвойному ордеру… Были те, кто начал действовать по принципу «выжить во что бы то ни стало». Но, к счастью, немало командиров смогли сохранить самообладание и внушить надежду на благополучное завершение перехода своим подчиненным. Порой в одном и том же экипаже примеры безотчетной паники соседствовали с проявлениями самого чистого героизма.

Эскадренный миноносец «Калинин» до революции звался «Прямислав», и принадлежал ко второй линии всемирно известной серии русских эсминцев типа «Новик». На свет он появился в 1915 году, в сорок первом был уже стар, но вполне боеспособен после двух модернизаций. Теперь, подорвавшись на мине, эсминец около часа медленно тонул от полученных ран. И, как бы странно это ни звучало, командир его, которому по всем законам полагается организовывать борьбу за живучесть, а в случае рокового исхода последним покинуть борт, в шлюпке угнездился одним из первых…

Капитан 3-го ранга П.Б. Стасов был ранен, что хотя бы отчасти могло его извинить. Но вопреки военному уставу и флотской этике, велел сойти в шлюпку и военкому, батальонному комиссару Шишову. Тот согласился…

Отойдя на шлюпке на 100-150 метров от борта и, видимо, почувствовав себя в безопасности, Стасов начал кричать: «Помощник, спасай людей!» Комиссар Шишов отмолчался. Видимо, был в шоке от происходящего.

Старший офицер эсминца капитан-лейтенант П.Д. Русин и воентехник Юрченко, старший лейтенант Миронов и начальник службы снабжения Чеклуев остались на обреченном корабле до последнего. Руководили борьбой за живучесть, продлевая время, когда корабль на плаву – чтобы успеть высадить в шлюпки и на плотики раненых, помогали находить средства спасения и показывали пассажирам, как ими пользоваться. Русин проявил себя настоящим командиром – сошел в воду с кормового дека в момент опрокидывания погибающего корабля, когда на борту уже не оставалось ни одного моряка.

Транспорт «Казахстан» пострадал от прямого попадания фугасной авиабомбы в палубу. Возник пожар. Старший из воинских начальников на борту - генерал-майор Зашихин - не только не принял никаких мер к организации тушения пожара и пресечению начавшейся паники, но сошел на первый подошедший к борту катер. И тот убрался куда подальше… По свидетельству участников перехода, красноармейцы презрительно свистели вслед уходящему катеру генерала, размахивали винтовками и даже грозились труса пристрелить! А потом вместе с экипажем транспорта тушили пожар, черпая забортную воду даже собственными касками! И выстояли, и победили коварное пламя… «Казахстан» выжил – в числе немногих невооруженных транспортов, своим ходом пришел в Кронштадт. И генерал не смог посмотреть в глаза своим брошенным на произвол судьбы бойцам.

Из записи в вахтенном журнале эсминца «Суровый» за 28 августа 1941 года:
«18.20. Впереди по курсу подорвался большой транспорт, наполненный людьми.
18.22. Подорвавшийся транспорт вместе с людьми ушел под воду.
18.25. Впереди по курсу подорвался транспорт с людьми.
18.30. Подорвавшийся транспорт с людьми ушел под воду».

За 10 минут - два парохода, до отказа заполненные эвакуантами. Многих ли мог подобрать маленький эсминец?..
С наступлением темноты отряд главных сил во главе с «Кировым» вошёл в плотное минное заграждение, выставленное немцами и финнами. Около 20 часов подорвался и погиб тральщик «Краб», за ним тральщик «Барометр». Три из пяти тральщиков отряда утратили тралы в результате затравливания «минных защитников». Это довольно примитивное устройство для защиты мин от траления. На минреп – трос, связывающий мину с якорной тележкой, крепится пила. Или вместо мины вешается пустой поплавок, а на минрепе устанавливается небольшой подрывной заряд. Если трал попадает на такой минреп, он не подсекает мину, а отрывается сам, перерезанный пилой или перебитый взрывом.

О плотности заграждения свидетельствует хотя бы такой факт: вечером 28 августа на нем подорвалась и затонула С-5, почти весь экипаж которой погиб. У лодок – узкий корпус, а в надводном положении и осадка невелика. Как тесно должны стоять мины, чтобы даже субмарина не могла найти между ними прохода?

В отряде главных сил на левом траверзе «Кирова» шел эсминец «Яков Свердлов», более известный в дореволюционные годы на Балтике как «Новик». Тот самый «Новик», что в свое время считался лучшим эсминцем мира, первый среди русских паротурбинников с нефтяными котлами высокого давления.

Теперь, почти три десятка лет спустя после дня спуска, почтенный родоначальник серии из 53 боевых единиц, эсминец исполнял обязанности форзейля – адъютанта флагманского «Кирова».

Когда корабли главных сил вышли на траверз мыса Юминда, расположенные здесь немецкие береговые батареи открыли по ним огонь.

Из рапорта командира эсминца А. М. Спиридонова:
«Снаряды падали невдалеке от крейсера «Киров» и наших миноносцев. Попаданий нет. Эскадра прикрылась дымовой завесой, поставленной с эсминца «Яков Свердлов». Вскоре стрельба прекратилась».

Примерно в 20 часов 30 минут крейсер «Киров», шедший ради безопасности с параванами, затралил справа от себя мину. Минреп не порвался, и при движении корабля вперед параван начал подтягивать мину прямо к борту… Избавиться от опасности можно было только одним способом – как можно быстрее остановиться и отрезать трос паравана.

Крейсер отработал машинами на реверс, а его форзейли – эсминцы «Гордый» и «Яков Свердлов» - оказались в 5 кабельтовых впереди. Через две минуты в правом параване «Гордого» в 5-8 м от корпуса взорвалась мина.

Несмотря на отсутствие прямого контакта мины с корпусом корабля, повреждения оказались очень тяжелыми. Гидродинамическая контузия привела к расслоению клепаных швов и отрыву лоскутов обшивки на большой площади борта. Через множество осколочных пробоин вода проникла во все три ко¬тельных отделения, причем во втором прямо по уровню воды растекся загоревшийся от какой-то искры мазут. Основной набор «повело»: киль утратил прямую форму, даже с противоположной от взрыва стороны волной пошла обшивка, в районе 175-183-го шпангоутов образовалась вертикальная трещина борта, уходящая ниже ватерлинии, с деформацией шпангоутов…

На помощь эсминцу были высла¬ны сторожевой корабль «Коралл» и ледо¬кол «Октябрь», позже подошли утративший тралы тральщик «Гак» и эсминец «Свирепый». Командир «Гордого» капитан 3 ранга Е.Б. Ефет, не желая рисковать всем экипажем, приказал остаться на корабле 45 специалистам дивизиона живучести, а прочих моряков, и раненых, и здоровых, взял на борт тральщик. «Свирепому» удалось взять поврежденный корабль на буксир. Почти двое суток длилась доставка его малым ходом Кронштадт. За это время эсминец не раз подвергался массированным атакам авиации. Отражая ее налеты, зенитчики «Гордого» расстреляли весь боезапас. На эсминец было сброшено 267 бомб, но ни одна из них не попала в цель…

А в 20 часов 36 минут раздался взрыв на эсминце «Яков Свердлов».

Предоставим слово командиру «Свердлова» А. М. Спиридонову:
«Сзади мостика «Якова Свердлова» поднялся огромный столб пламени, пара и дыма. Все стоящие на мостике были сбиты с ног, часть народу даже вылетела за борт. Я упал лицом на телеграф, поставив последний на «Стоп», и на мгновение потерял сознание… Придя в себя и оглянувшись на корму, я увидел, что последняя оторвалась от носа. Взрыв пришелся в районе первого торпедного аппарата. Нос корабля быстро погружался в воду. Корма переворачивалась оверкиль и также поднималась вверх. Через 3-4 мин то, что раньше называлось мостиком, пошло к воде; я скомандовал оставшейся на носу команде (10-15 человек) идти в воду и отплывать от корабля, чтобы не быть засосанными в воронку. Меня услышали, и приказ был выполнен».

По свидетельству выжившего офицера эсминца лейтенанта Н. К. Гордымова, «Матросы, старшины и офицеры мужественно держались, помогали друг другу, поддерживая раненых на воде. Перед гибелью эсминец готовился отражать атаку подлодки, и на палубу вынесены были глубинные бомбы. Теперь они тонули вместе с кораблем, и достигнув глубины запланированного разрыва, начали срабатывать, оказывая сильнейший гидравлический удар на людей. Часть «свердловцев» пошла на дно контуженными от их действия. В живых осталось немного наших моряков, которых подобрали катера типа «морской охотник» и доставили в Кронштадт».

Кажется, именно слова лейтенанта Гордымова о глубинных бомбах и подготовке к отражению атаки подлодок и привели к возникновению широко распространенной среди балтийских моряков легенды о том, что причиной гибели «Свердлова» была не мина…

Эта легенда излагает события так: «Киров» приостановился, чтобы избавиться от паравана с повисшей на нем миной. В это время, якобы, немецкая подлодка, следившая за караваном, пошла на замедлившего ход советского флагмана в атаку с курсового угла примерно 60 градусов по носу. Заметив торчащий из воды перископ и серебряный след торпеды в волнах, «Свердлов» ничего не успел предпринять, кроме как «вставиться» между лодкой и «Кировым», приняв предназначенный предводителю эскадры удар на себя…

Об этом эпизоде перехода написаны статьи и песни. Но документами подвиг не только не подтвержден, но даже опровергнут: По немецким источникам, ни одна лодка в этот момент не находилась в координатах действия группы «Кирова». Не было у Юминды и финских кораблей, так что пустить торпеду, видимо, было просто некому… А вот мин хватало!
При гибели эскадренного миноносца «Яков Свердлов» погиб 1-й председатель Совета Народных Комиссаров Эстонской ССР Йоханнес Лауристин.

Около 21 часа четыре из пяти тральщиков отряда прикрытия оторвались и присоединились к отряду главных сил, проигнорировав распоряжения командира отряда. Сразу после этого подорвался на минах и погиб эсминец «Скорый».

Лидер отряда прикрытия «Минск» и эсминец «Славный» в результате подрывов были тяжело повреждены и едва держались на курсе. Остался без тральщиков и арьергардный отряд боевых кораблей, в котором, кроме трех эсминцев, погибли уже два сторожевика - «Циклон» и «Снег».

Грузовой транспорт «Элла» покинул Таллинн с 905 пассажирами на борту, в том числе – ранеными, которых было 693. В ходе операции «Элла» подбирала пассажиров и моряков с погибших кораблей, так что скоро у нее на борту было больше полутора тысяч народу. После подрыва «Эллы» на мине уцелело лишь 49 человек...

Транспорт «Эверита» с гарнизоном Найссаара, насчитывавшем около 1500 человек, затонул через минуту после подрыва. Спасено 10 солдат, из которых трое – ранеными…

Вечером самолеты ушли. Зато в черной воде стало хуже видно мины – и количество подрывов многократно возросло. В том же вахтенном эсминца «Суровый» читаем:

«19.30. Впереди по курсу подорвался какой-то корабль буксирного типа.
20.25. Впереди по курсу взорвалась большая подлодка.
20.26. Рассеялся дым, и впереди на месте подлодки была ровная поверхность моря.
20.35. Впереди крейсера «Киров» появился колоссальный столб огня и дыма.
20.40. Сзади, в районе, где примерно должна находиться «Вирония», появился еще один колоссальный столб огня и дыма. (речь идет о гибели «Свердлова» - примечание автора).
20.50. Справа, обгоняя, шел какой-то небольшой транспорт. Взрыв - черный дым.
20.51. Черный дым рассеялся, транспорта не оказалось.
22.10. Прямо по носу подорвался транспорт.
22.58. Справа по борту подорвался транспорт на мине.
23.24. Подорвался какой-то корабль, имени не знаю»…

Транспорт «Вирония», имевший на борту значительную часть управления 10-го стрелкового корпуса, а также бойцов и командиров различных частей гарнизона, около 12 часов дня 28 августа покинул Таллиннский рейд и взял курс на Ленинград. Вначале плавание проходило относительно спокойно, налеты отдельных вражеских самолетов отбивались зенитным огнем транспортов и кораблей охранения. Так продолжалось до вечера, когда «Юнкерс-88» сбросил на «Виронию» серию бомб, одна из которых разорвалась рядом с бортом корабля. От гидродинамического удара и осколочных повреждений вышло из строя машинное отделение. «Вирония» потеряла ход.

Сброс пара через клапана, сопровождавшийся истошным свистом, вызвал панику на борту среди эвакуантов, хватавших в беспорядке спасжилеты и нырявших в холодное море. Вскоре, однако, выяснилось, что «Вирония» может самостоятельно держаться на плаву. Паника улеглась, оставшиеся на борту красноармейцы, мирное население и моряки занялись спасением угодивших за борт. Но многие успели утонуть. Например, расстался с жизнью военный прокурор 10-го стрелкового корпуса Старостин. Спасатель ЭПРОН «Сатурн», на котором уже находилось около 800 человек, взял «Виронию» на буксир, но, пройдя всего с десяток кабельтовых, подорвался на мине и в свою очередь стал тонуть. Люди с «Сатурна» перешли частью на «Виронию», частью на какой-то пробегавший мимо буксир. Этот буксир, нагруженный до предела, вскоре сам подорвался или был торпедирован подлодкой и моментально пошел ко дну… Из 800 человек, находившихся на борту «Сатурна», спаслось лишь незначительное количество – их подобрала все та же многострадальная «Вирония»!

Приблизительно в 22 часа «Вирония» подорвалась еще раз. В течение 1-2 минут израненный пароход затонул, и многие из тех, кто успели прыгнуть в воду, делали это уже в третий раз за короткий день! Трижды за 12 часов почувствовать, как дрожа в предсмертной вибрации, уходит из- под ног палуба корабля – кому это под силу?..

Очевидец гибели транспорта заместитель начальника Особого отдела 10-го стрелкового корпуса лейтенант госбезопасности Доронин писал: «Во время потопления на «Виронии» были слышны многочисленные револьверные выстрелы». Судя по всему, люди кончали жизнь самоубийством, не желая живыми уходить в морскую пучину. Не суди умирающих за слабость, читатель. В этих условиях им казалось, что из двух зол они выбирают меньшее.

Картину гибели этого транспорта видел и другой сотрудник органов госбезопасности, начальник 6-го отделения 3-го отдела КБФ старший политрук Карпов. Он тоже слышал эти выстрелы. И комиссару показалось, что погибающие моряки и эвакуанты таким образом лишь сигналят, пытаясь привлечь к себе внимание спасателей…

Боясь путешествовать ночью по минному полю, некоторые транспорты отбились от конвоя, вышли на мелководье и решили ночевать. Плавающие мины экипажи отталкивали шестами. Тот, кто решился продолжать путь, рисковал погибнуть. Но и ночевку на якорях нельзя назвать безопасной: гитлеровские лодки и финские катера со счетов не сбросишь! Около 4 часов утра два финских торпедных катера потопили парусно-моторную шхуну «Атта», а затем около 6-00 утра захватили два безоружных буксира - И-18 и «Палдиски», и даже ухитрились утащить их в Хельсинки!

Около 6-20 утра лидеры «Минск» и «Ленинград» безрезультатно вели огонь по неизвестным торпедным катерам. Предположительно, это были те самые финские катера…

К моменту постановки на якоря в ночь с 28 на 29 августа, флот уже потерял потопленными 26 кораблей и судов: 5 эсминцев, 3 транспорта, 1 ледокол, 2 буксира, 2 тральщика, 2 подводные лодки, 1 канонерскую лодку, 2 сторожевых корабля, госпитальное судно, спасательное судно, штабной корабль, 3 катера, шаланду вспомогательного состава. 5 кораблей с трудом могли продолжать путь – лидер «Минск», 3 эсминца и транспортный пароход. Два буксира попали в плен к финнам. И еще потерялся один танкер, который так по сей день и числится пропавшим без вести.

Из вахтенного журнала лидера эсминцев «Минск», отличника боевой и политической подготовки:
«В 21.40 в параване взорвалась мина. Корабль дал течь, команда начала борьбу за живучесть. В 22.15 подошел миноносец «Скорый», чтобы взять на буксир, но через 15 минут он, подорвавшись на мине, переломился пополам и еще через 15 минут затонул. Спущенные шлюпки смогли спасти только 44 человека. В 22.45 стал на якорь, так как тральщики ушли. Борьба за его живучесть продолжалась всю ночь.
В 6.20 29 августа 1941 г. двинулся дальше следом за тральщиком «Гак» и лидером «Ленинград». В 6.52 вахтенный начальник зафиксировал первый за этот день налет вражеской авиации. С той минуты и до 10.03, т. е. за 3 часа с небольшим, немцы произвели в общей сложности 7 налетов на караван.»

В 5 часов 40 минут утра, с рассветом 29 августа оставшиеся боевые корабли отрядов главных сил, прикрытия и арьергарда снялись с якоря. И развив ход до 27 узлов, ушли курсом на Кронштадт. Такую скорость уцелевшие смогли развить, потому что минные поля уже почти кончились, а с эскадрой больше не было тральщиков – боеспособных уже просто не осталось. В отряде главных сил исправными оставались крейсер «Киров» и эсминец «Сметливый», в отряде прикрытия - лидер «Ленинград».

Следующий караван представляли собой поврежденные боевые корабли с сопровождением. Эсминец «Суровый» вел подорвавшегося «Славного». «Свирепый» - «Гордого», не способного двигаться самостоятельно…

Говорят, от судьбы не уйдешь. «Гордому», эскадренному миноносцу серии №7 1937 года спуска, и его товарищу по Таллиннскому переходу «Суровому» суждено было выжить там, где погибли многие. Но 13 ноября 1941 года они вдвоем сопровождали минный заградитель «Урал» для вывоза боеприпасов гарнизона Ханко. Там, на полуострове, тоже готовилось отступление войск, гарнизон ждал транспорты. Ночью 14 ноября «Гордый» и «Суровый» погибли на минном поле. 67 лет спустя после войны водолазы нашли их на дне.

Около 6-30 утра торпедные катера окончили спасение личного состава с горящего транспорта «Луга» и безрезультатно пытались потопить его артиллерийским огнём. По обнаруженным разрывам расположение транспорта засекла немецкая береговая батарея с полуострова Юминда, и тоже начала стрелять, пока не потопила несчастный пароход.

В 9-40 наблюдательные вахты рапортовали Трибуцу, что дальше минных полей вообще нет. Но до этого момента подорваться успели транспорт «Балхаш», спасательное судно «Колывань», посыльное судно «Юпитер» и буксир «Вильми».

Но самое страшное, как оказалось, было еще впереди. Как только небо прояснилось, над конвоями вновь появились немецкие самолеты – сначала разведка, а потом и бомбардировщики. С 7-00 утра налеты бомбардировщиков стали фактически непрерывными – волна за волной, посменно. Благодаря тому, что самый дальний относительно места боя немецкий аэродром располагался всего в 100 километрах, одна боевая группа врага, отбомбившись, имела возможность после атаки сразу уходить за новой порцией боезапаса, уступая место в небе над конвоем следующей эскадрилье…

Противопоставить посменному налету советским конвоям было почти нечего. Зениток у транспортов мало. А уклонение маневром было неосуществимо из-за тихоходности большинства судов.

Транспорт «Аусма» эвакуировал 1 200 бойцов гарнизона Палдиски – и был потоплен немецкими самолетами в половине второго пополудни. В три часа десять минут та же участь постигла транспорт «Тобол», еще через час – транспорт «Калпакс». У последнего на борту было полторы сотни пассажиров, из них половина – раненые. 1 100 человек погибло в ходе 40 атак авиации и при опрокидывании погибающего парохода.

В 18-00 затонул пылающий от попаданий авиабомб транспорт «Алев», в 18-10 - транспорт «Атис Кронвалдс», в 18-20 - танкер № 12, в 20-30 - транспорт «Вторая пятилетка», после 21-00 - транспорт «Вормси» и буксир «Вента»…

Некоторые корабли и суда, получив попадания, выбрасывались на берег, чтобы избежать гибели пассажиров и команды. Такова была участь военных транспортов «Иван Папанин» и «Лейк Люцерне», а также ремонтно-спасательного судна «Серп и Молот». О последнем стоит сказать особо: на борту этого скромного спасателя было огромнейшее количество запчастей для балтийских подлодок, а также новейшие станки для питерских портовых мастерских, крановое и водоотливное оборудование. Потеря такого транспорта серьезно ограничивает возможности оказания помощи ремонтом и водоотливом боевым кораблям во время сражения…

Авиационными бомбами были повреждены транспорты «Скрунда», «Ярвамаа», «Шауляй». Лишившиеся хода, горящие беспомощные пароходы на следующий день немцы добили.

Некоторых пострадавших от бомбежек удалось спасти. Для этого буксиры подходили под огнем к подвергающемуся атаке кораблю, и с риском для жизни брали его на буксир, тащили к Гогланду. Канонерская лодка «Аргунь», подводная лодка «Калев», ледокол-буксир «Тасуя», транспорт «Казахстан» и торпедный катер ТКА-74 – все они могли погибнуть, если бы не самоотверженность приданных эскадре буксиров.

После того, как стало смеркаться, немецкие самолеты, наконец, удалились, но почти сразу с наступлением темноты пропали без вести два эстонских катера. Поврежденный противолодочник-ловушка «Хийусаар», с трудом управлявшийся после попадания бомбы в румпельное отделение, уже на подходах к Гогланду угодил на мель…

Как беспощадно изматывает сердце и нервы ожидание неминуемой атаки – не с воздуха, так из-под воды! Психологическое напряжение людей, лишенных возможности нанести врагу последний перед гибелью урон, иначе, чем запредельным, не назовешь. Боеспособными – и то условно из-за перегруженности эвакуантами – можно было считать только боевые корабли. Транспортный состав был лишь добычей смерти.

Стоит ли удивляться, что в этих условиях случилось даже что-то вроде мятежа. На спасательном судне «Нептун» некоторые красноармейцы из числа эвакуантов заперли капитана в каюте, выбрали некий «комитет представителей» и требовали немедленно высадить их на оккупированный врагом берег.

Братцы-товарищи, но там же немцы!!! – колотил капитан кулаками в железную переборку.

Ну и что? Мы – с оружием. В худшем случае станем партизанами… А то тут с тобой еще потонешь ко всем чертям ни за грош, не сделав по фашистским мордам ни одного выстрела!..

К счастью явился полковой комиссар, накануне подобранный из воды, и освободил арестованного капитана, попутно объяснив ретивым «ревкомовцам», что станут или не станут они партизанами – это еще вопрос. До партизанства дожить надо. А вот дезертирами за самовольное изменение курса корабля и оставление своей воинской части их в трибунале точно назовут – со всеми вытекающими последствиями…

Впрочем, и еще не занятый врагом берег безопасности не гарантировал. Уполномоченный 3-го отделения 3-го отдела КБФ Ламброзо, совершивший на танкере № 12 переход из Таллинна до острова Гогланд, 31 августа докладывал своему руководству о неразберихе, царившей в момент разгрузки. С берега дали распоряжение высадить бойцов, на шлюпках переправилось человек 150-200. В этот момент к танкеру на катере подошел капитан 2-го ранга Черный и, угрожая оружием, приказал капитану отойти от острова и следовать в Кронштадт. Закончилось дело тем, что танкер, отойдя от Гогланда на 8-10 километров, попал под бомбежку и утонул со всеми оставшимися невысаженными солдатами. Зачем кавторанг прогнал пароход в море – как оказалось - на верную смерть? Оказалось, из опасения, что его сейчас начнут бомбить! И, по большому счету, не так уж и неправ был: на ходу можно хотя бы уворачиваться от самолетов, активно маневрируя, тогда как на стоянке ты - мишень мишенью, не более того.

Опасения кавторанга Черного подтвердились 30 августа, когда на Гогланде начали погрузку высадившихся накануне людей для дальнейшего движения в Кронштадт. Утро выдалось ясным, с рассветом налетели немецкие самолеты и превратили погрузку в сущий ад… Были новые жертвы.

«Эту работу можно было сделать с наступлением темноты, но командование острова и до этого не додумалось», - сообщал своему начальнику уполномоченный 3-го отдела ОВРа политрук Корытько.

В этот день, 29 августа, погибло наибольшее количество эвакуированных бойцов и гражданских лиц. Вместе с тем, героическими действиями экипажей остальных кораблей и судов под огнём вражеской авиации были спасены в море свыше 9 300 человек, ещё свыше 6 100 человек сошли на остров Гогланд с подошедших к нему горящих или прибуксированных повреждённых кораблей. Для спасения людей в море высылались корабли из Кронштадта, с Гогланда и с острова Лавенсаари, на их счету тысячи спасённых жизней.

Авиация Балтийского флота действовала беспорядочно, малыми силами, не в зоне действия основных сил немецкой авиации, не обеспечила прикрытие транспортов, больше летала над отрядами главных сил и прикрытия, и то подавляющей частью во второй половине дня.

Корабли главных сил и отряда прикрытия стали прибывать в Кронштадт с 17-20 часов 29 августа. До конца дня 29 августа в Кронштадт прибыли 24 вымпела, на остров Гогланд – 16. На следующий день и позже в Кронштадт продолжали
прибывать отрядами и поодиночке уцелевшие корабли и суда из Таллинна – числом 107
вымпелов.

Немецкая авиация бомбила острова Гогланд и Лавенсаари, и иногда транспорты, с таким трудом добравшиеся до родной земли, погибали уже на стоянках. Именно так было потоплено 6 пароходов. Начался подсчет потерь.

Погибли почти со всем личным составом 5 эсминцев, 2 сторожевика, 1 подлодка, 10-12 транспортов. Причем, уцелевшие доложили, что погибло более 30 транспортов с личным составом армии и флота... У страха глаза велики? Или опрос уцелевших командиров кораблей и присоединившихся к караванам капитанов-эстонцев в штабе флота велся по принципу: «Василий Петрович, вы сколько потопленных пароходов видели? Три? А вы, Тимофей Иванович? Четыре? А вы, Райво Ясперович?
Тоже три? Так и пишем: десять пароходов…»?

Точный до имени-фамилии список жертв Таллиннского перехода, видимо, никогда не будет составлен, поскольку никакого учета эвакуируемых, тем более поименных списков, никто не вел. На мемориальной доске в память погибших участников Таллиннского перехода указано 10 903 погибших…

Некруглое число вызывает доверие – до человека подсчитали? Однако источник информации неизвестен, и почему на монументе выбиты именно эти цифры, практически не установимо. Адмирал Трибуц в рапорте Сталину говорил о пяти тысячах жертв. Но позже, в мемуарах, признавался, что это число не может быть точным: статистики пассажиров никто не вел. Адмирал назвал наркому результат умозрительного подсчета и еще опасался, что вышло слишком много. Кстати, в
войну опасались вслух афишировать многочисленные потери, чтобы не деморализовывать защитников Родины…

В декабре 1941 г. начальник 3-го отдела КБФ дивизионный комиссар Лебедев направил наркому ВМФ СССР адмиралу
Кузнецову две докладные записки: «О боевых действиях Краснознаменного Балтийского флота» и «Об отходе Краснознаменного Балтийского флота и частей 10 СК из Таллинна в Кронштадт 28-29 августа 1941 г.», в которых дал анализ
августовских событий на Балтике. В документах имеются цифры потерь: потоплено 12 боевых кораблей, еще 3 требуют докового ремонта, погибло 19 вспомогательных судов и транспортов, еще 4, будучи поврежденными, выбросились на берег о.
Гогланд. Людские потери он определил более чем в 6 тысяч человек, включая команды погибших кораблей. Более – насколько? К сожалению, неточность в подсчете потерь позволяет ряду сторонников теории «потопления фашизма в русской
крови», спекулирующих на трагедии, утверждать, что потери в ходе таллиннского перехода составили «значительно более 20 тысяч человек».

В какие цифры верить? Воистину, смерть одного – горе, смерть многих – статистика… Легче было счесть уцелевших. Впрочем, и здесь в статистике имеются значительные расхождения.

По данным штаба КБФ на 2 сентября 1941 года было спасено от угрозы уничтожения оккупантами 14 800 человек.

В «Хронике Великой Отечественной войны Советского Союза на Балтийском море и Ладожском озере», до недавнего времени находившейся под грифом «Для служебного пользования», утверждается, что в Кронштадт прибыло 12 225 человек. Но не указывается, сколько эвакуантов в это время еще находится на островах Готланд и Лавенсаари.

В монографии А. В. Платонова приводится общее число перевозимых людей - 28 900 человек, включая гражданских, и число погибших - около 11 000, включая 3000 гражданских лиц, но без учёта экипажей погибших кораблей и судов.

А в монографии капитана 1 ранга В.Д. ДОЦЕНКО «История военно-морского искусства» (том 2, 2005) приводятся в разных главах сразу три цифры погибших - около 12 000, более 14 000 и более 18 000… И противоречивость цифр никакого логичного объяснения не получает… Впрочем этот автор – один из ярких примеров коньюнктурного подхода к исследованиям истории, его статистике просто нельзя верить.

Можно подсчитать лишь жертвы отдельных эпизодов сражения. На транспорте «Балхаш» погибло 3 815 человек, на
упомянутой уже «Виронии» - 2 259 человек, на транспортах «Алев», «Атис Кронвальдис», «Карпакс» и «Ярвамаа» вместе взятых - 2 528 человек), на пароходе «Эверита» - 1 550 человек, на «Найссааре» - 1 500 человек). В 600 человек оцениваются потери «Казахстана», столько же погибло при затоплении «Эллы». Итого – 12 852 человека. Вряд ли все остальные корабли – и погибшие, и уцелевшие, могли бы дать в сумме более 7 000 погибших. Так что оставим слова о «более 20 тысяч жертв», якобы понесенных в ходе этого отступления, на совести последователей Резуна и Бунича. Но будем осознавать, что поименно нам все же не вспомнить всех погибших. Сколько бы их ни было – это наши соотечественники, павшие в самой жестокой войне двадцатого столетия…

…Горько писать об этом. Но необходимо. Как видится с высоты прошедших лет, когда оборванные судьбы стали лишь строчками в документах из военного архива, причин у потерь в ходе Таллиннского перехода было несколько.

Результат операции для противника – потеряно всего 3 бомбардировщика – дал повод германской пропаганде говорить о
Таллиннском переходе как о большой победе, и даже клеймить позором Балтфлот. Защитники Таллинна до последнего не верили в поражение и необходимость эвакуации. В докладе начальника штаба 3-го полка ПВО главной базы КБФ майора Миролюбова адмиралу Трибуцу есть такие строки:

«Насколько храбро зенитчики дрались, защищая Таллинн, настолько бесславно большинство их погибло в водах Балтики, не принеся врагу никакого урона. Таллинн предателями был сдан, так как отдельные зенитные батареи по 3 дня сдерживали противника, подавляя минометы и в упор расстреливая живую силу, и если батарея оказывалась в окружении, когда пехота покидала свои рубежи, то достаточно было бросить группу бойцов в 30-40 человек - и немцы позорно откатывались назад. А если бы бросить в наступление всех утопленных балтийцев с брошенной артиллерией, то противнику был бы нанесен сокрушительный удар в спину».

…Осень сорок первого вступала в свои права. Всем, кто уцелел в кровавые дни Таллиннского перехода, предстояло влиться в ряды защитников Ленинграда. Эскадра Балтийского флота и 18 тысяч бойцов помогли второй российской столице выстоять в дни сентябрьского наступления врага. А впереди было еще четыре года войны…

В 1939—1940 гг. Советский Союз заметно расширил свои границы на западе, в его составе появились новые союзные республики, каждой из которых придавалось определенное значение в осуществлении господствовавшей в то время военной доктрины и в геополитических интересах СССР. Если бы «империалистические хищники» (по тогдашней терминологии) напали на Совет­ский Союз, то ответом на их агрессию стала бы война «малой кровью, могучим ударом, на чужой территории». Сомневаться в правильности подобных установок партийного и военного руководства в те времена было опасно.

В этих условиях представлялось целесообразным выдвижение основных ударных сил ближе к западной границе, а от Краснознаменного Балтийского флота1 требовалось обеспечить правый фланг наступающей Красной Армии. Базирование флота тоже передвигалось на запад: его базами стали хорошо оборудованные порты прибалтийских республик, а Главной базой — Таллин вместо Кронштадта.

Нападение фашистской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. флот, в отличие зот армии, встретил организованно. В первый день войны все налеты вражеской авиации на портовые города были отбиты, ни один корабль не был потоплен. Дальше дела пошли хуже. Под натиском противника 8-я армия Северо-Западного фронта откатывалась на восток, в первые недели войны немцы заняли Лиепаю и Ригу. В этой ситуации корабли КБФ, при почти полном господстве немецкой авиации в воздухе и при постоянно усиливающейся минной опасности, стягивались к Таллину.

После короткой паузы, связанной с перегруппировкой сил, 30 июля Гитлер приказал возобновить наступление на Ленинград.

Главный удар 18-я немецкая армия наносила между озером Ильмень и Нарвой с целью выхода к Ленинграду и установления непосредственной связи с финскими войсками, другой удар — по Таллину. 5 августа ее войскам удалось выйти на ближние подступы к Таллину, а спустя еще два дня — к побережью Финского залива западнее и восточнее города и тем самым блокировать его
с суши. Так началась трехнедельная оборона столицы Советской Эстонии.

Таллин обороняли части 10-го стрелкового корпуса 28-й армии, отряды морской пехоты, полк латышских и эстонских рабочих, всего 27 тысяч человек, которых поддерживали корабельная артиллерия, береговые батареи и авиация КБФ. К 10 августа продвижение противника удалось остановить, несмотря на слабость оборонительных сооружений. 14 августа оборона города была возложена на Военный Совет КБФ

20 августа немцы, подтянув свежие силы, возобновили наступление и вышли к пригородам Таллина. По времени это совпало с их прорывом к Ленинграду. Ввиду того, что 10-й СК выполнил свою задачу, сковав значительные силы немцев в районе Таллина, к тому же армейские части и флот требовались для обороны Ленинграда, 26 августа Ставка Верховного главнокомандования приняла решение перебазировать флот и гарнизон Таллина в Кронштадт и Ленинград. Это решение запоздало. 27 августа противник прорвался в Таллин, где завязались уличные бои.

28 августа началась эвакуация. Корабли КБФ, торговые, пассажирские и вспомогательные суда вышли с таллинского рейда и взяли курс на Кронштадт. Это перебазирование вошло в историю Великой Отечественной войны под названием «Таллинского перехода».

Нельзя сказать, что в советские времена августовская трагедия на Балтике замалчивалась. Однако о таллинской эпопее было написано крайне мало. Даже в фундаментальных научных исследованиях обороне столицы Советской Эстонии и Таллинскому переходу уделялось, как правило, несколько строк, в лучшем случае абзацев, причем в общем контексте обороны Ленинграда. Основной упор в описании перехода делался на доблесть моряков-балтийцев и на сохранении боевого ядра КБФ. Правда, в последнее время вышли трилогия
И. Бунича «Балтийская трагедия», в которой достаточно подробно, объективно и точно воссоздана картина обороны Таллина и прорыва кораблей КБФ в Кронштадт, и исследования ряда других авторов.

О последних днях обороны Таллина, об обстановке во время Таллинского перехода говорят также документы 3-го отдела КБФ, большинство из которых до недавнего времени находилось на секретном хранении в Центральном архиве ФСБ России. Эти документы дают возможность взглянуть глазами очевидцев на обстоятельства обороны Таллина, перехода по плотно заминированному Балтийскому морю, а также на то, что происходило на некоторых кораблях во время перехода, словом, лучше представить картину событий на таллинском участке Северо-Западного фронта в августе 1941 г.

Документы эти можно достаточно четко разделить на три группы;

К первой группе относятся агентурные донесения, составленные по «горячим следам», через несколько дней после прибытия кораблей из Таллина в Кронштадтскую военно-морскую базу, когда люди почувствовали себя в относительной безопасности, когда шок от пережитых впечатлений в некоторой степени прошел и можно было проанализировать происшедшее и воссоздать его сравнительно объективную картину.

Эти донесения составлялись агентами органов госбезопасности. Как представляется, к этой же группе можно отнести документы, написанные другими участниками Таллинского перехода, которые направили в 3-й отдел КБФ свои соображения о том, что произошло на Балтике 28—29 августа 1941 г.

Все эти лица являлись специалистами в той или иной военно-учетной специальности, свое дело знали и потому имели возможность профессионально указать на ошибки, допущенные командованием КБФ в ходе организации подготовки и проведения перехода. Общее их мнение таково, что командование КБФ организовало переход бездарно, непродуманно и это привело к громадным потерям в личном составе и кораблях.

Вторая группа представлена отчетами, докладными записками и другими подобного рода документами, написанными сотрудниками органов госбезопасности, участвовавшими в переходе из Таллина в Кронштадт. Документы, составленные чекистами, причем не обязательно моряками по профессии, рисуют столь же трагическую картину, правда, упор сделан в основном не на описании организационных промахов и технических недочетов, а на «человеческий фактор». В документах можно найти примеры как героизма и самопожертвования, так и трусости, малодушия, характерные для сверхстрессовых ситуаций.

Наконец третью группу составили выписки из судовых журналов кораблей, участвовавших в переходе. Как правило, эти выписки охватывают период от 28 до 29 или 30 августа, т. е. с момента отхода корабля от пристани в Таллине до прибытия его в Кронштадт.

Ценность такого рода документов состоит в том, что весь маршрут этого перехода можно проследить буквально по минутам и воссоздать картину того, что происходило на каждом конкретном корабле во время перехода. Впрочем, полагаться на хронометрическую точность этих записей было бы, на наш взгляд, опрометчиво. Не стоит требовать от вахтенного начальника, чтобы он, посмотрев на часы, сделал точную очередную запись в тот момент, когда видел, что на его корабль пикировал ревущий «юнкерс», что рядом уходил под воду переполненный людьми транспорт, подорвавшийся на мине, когда он слышал крики и мольбы о помощи тонущих людей.

Оценка, данная непосредственными участниками тех событий, зачастую расходится с официальной точкой зрения. При анализе этих документов следует обязательно учитывать то обстоятельство, что они написаны в первые дни после перехода, когда порой брала верх не объективная оценка случившегося, а чувства и эмоции. Отсюда — резкая критика армейского и флотского руководства, виновного, по мнению участников прорыва, в безобразной организации перехода и в гибели многих тысяч людей.

О чем же говорят вновь вводимые в научный оборот документы?

В агентурном донесении, направленном в 3-й отдел КБФ 31 августа 1941 г. и названном «Первая сводка о переходе КБФ из Таллина в Кронштадт», в обобщенном виде показаны обстановка последних дней обороны Таллина, эвакуация, переход, подведены его предварительные итоги и дан анализ причин катастрофы. На этот документ мы неоднократно будем ссылаться в дальнейшем.

В частности, в нем говорится, что 22 августа 1941 г. был перехвачен подписанный 17 августа приказ Гитлера, требовавший уничтожения всего КБФ на минно-артиллерийской позиции в районе средней части Финского залива. Эта задача возлагалась на береговые батареи, торпедные катера, подводные лодки и авиацию. Несмотря на такое предупреждение, сколь-нибудь серьезного противодействия мероприятиям врага организовано не было: действия против его береговых батарей не проводились, кое-какие попытки траления мин в фарватере оказывались бессмысленными, так как после этого фарватер никем не охранялся и немцы снова ставили мины. Очень остро сказывалось почти полное господство противника в воздухе.

В самом Таллине штабы и другие флотские учреждения были перегружены ненужными подразделениями, например, финотделом, множеством лишних сотрудников. «Слонялось без дела (так в тексте донесения) большое число политработников», которых только перед самым концом обороны послали на фронт. В город за несколько дней до ухода флота было вызвано еще много командиров и других сотрудников, до машинисток включительно. В дни обороны корабли в большинстве своем совершали рейсы из Таллина в Кронштадт и обратно сравнительно благополучно, то есть имелась возможность заблаговременно разгрузить Главную базу от ненужных людей и учреждений.

В агентурном донесении от 1 сентября 1941 г., озаглавленном «Сводка о таллинских операциях», говорится о том, что для защиты города строилось несколько оборонительных линий, но к началу боевых операций ни одна из них не была готова. Кроме того, возводили их без учета опыта предыдущих боев. На эстонском участке фронта танки были явлением редким, однако позиции оборудовались с упором на капитальную противотанковую оборону: возводились надолбы, рылись рвы, на что уходило много средств, времени и сил.

В то же время строительство простых и дешевых блиндажей, защищавших от минометного огня, который широко использовали немцы, совершенно игнорировалось. Пехота, расстреливаемая минометами, несла большие потери и отходила. «В день отхода выяснилось, что у нас тоже было около 50 минометов, но они лежали в арсенале, — писал автор донесения. — За несколько часов до отхода 15 шт[ук] было выдано нашей части, но использовать их не удалось, так как <к> нам поступили только мины, а минометы с машиной от арсенала куда-то угнал комендант города».

Как видно из докладной записки начальника 3-го отдела КБФ дивизионного комиссара Лебедева, которую он направил на имя наркома ВМФ адмирала Кузнецова, первую оборонительную линию протяженностью 180 километров начали возводить в 30 километрах от города. Местные власти, несмотря на нажим, оказываемый на них, мобилизовали население крайне медленно, в первые дни на оборонные работы выходило от 1,5 до 4 тысяч человек. Когда пришло сообщение о том, что 10-й СК уйдет на восток, на соединение с 8-й армией, эти работы и вовсе прекратились. Главным рубежом обороны стала оборонительная линия в 10 километрах от Таллина, возведенная под руководством инженера КБФ Кузьмина.

На сухопутный фронт перебрасывался личный состав кораблей и батарей береговой обороны, для вооружения сильно потрепанного в предыдущих боях 10-го СК было собрано 27 пулеметов, готовились минометы на заводе «Арсенал», строились бронепоезда (их на обороне было три).

Судя по имеющимся в нашем распоряжении документам, недостатка в во­оружении и боеприпасах гарнизон Таллина не испытывал. Напротив, во многих документах отмечается шквальный огонь всех калибров.

В непобедимость вермахта защитники Таллина не верили уже в августе 1941 г., т. е. задолго до разгрома немцев под Москвой. Например, гитлеровцы несколько раз прорывали линию обороны и окружали передовые зенитные батареи, однако достаточно было послать подкрепление в 50—60 человек, снятых с островов или дальних батарей, оставляя их при сокращенном расчете, чтобы враг отступал. «Противник действовал осмотрительно и, вместе с тем, при активном отпоре, трусливо, — сообщалось в агентурном донесении от
1 сентября 1941 г. — Он был бит в районе 105, 106 и 794 батарей. Можно было нам держаться долгое время. Корабельные резервы, да и береговые полностью не были использованы. Ясно одно, что если бы тот народ, который оказался утопленным, был выведен на линию обороны, да если бы он себе в течение
1—2 ночей сделал бы блиндажи, Таллин надолго бы остался в наших руках».

Кроме того, наступательного духа наша пехота летом 1941 г. еще не имела. Отмечались неоднократные случаи, когда противник, сметаемый огнем корабельной артиллерии и береговых батарей, откатывался на 10 километров и более, но этот успех никто и не думал закреплять.10 Когда немцы усиливали нажим, командование сворачивало штабы и уводило их в тыл. От этого терялась связь, а для частей являлось своеобразным сигналом отхода.

1 сентября 1941 г. командир 10-го зенитно-артиллерийского дивизиона старший лейтенант Котов довел до сведения Особого отдела КБФ11 свои личные соображения относительно обороны Таллина, обстоятельств эвакуации и прорыва в Кронштадт. Он писал: «Твердой организующей руки в обороне Г[лавной] Б[азы] не было. Мощные огневые средства, морская и зенитная артиллерия не были полностью использованы, а зачастую последние бездействовали вследствие отсутствия связи и взаимодействия между различными родами войск и особенно командованием армейских и арт[иллерийских] частей. <…> Отсутствие связи и взаимодействия приводило к обстрелу своих войск. Разведка работала скверно».

В двадцатых числах августа немцы перешли в решительное наступление на Таллин. За три дня боев 10-й СК потерял 6 тысяч человек из 18 тысяч, т. е. треть личного состава. Части полковника Костикова и капитана Пастернака попали в окружение и вышли из расчета обороны. 16-я стрелковая дивизия откатывалась к Таллину, и только требование 3-го отдела КБФ к комдиву полковнику Бородулину привести части в порядок и занять покинутые рубежи — или он будет расстрелян — заставило его вернуться на позиции.

Как было сказано выше, в связи с общим ухудшением обстановки на Северо-Западном фронте Ставка Верховного главнокомандования приняла решение эвакуировать флот и гарнизон из Таллина в Кронштадт и Ленинград. Штабы 10-го СК и КБФ разработали план эвакуации, одобренный Военным Советом фронта. Основная идея заключалась в сковывании немцев на рубеже обороны до ночи, усиленном огне артиллерии в момент посадки личного состава на корабли при сдерживании противника частями прикрытия.

Оборудование кораблей для вывоза личного состава, техники, боеприпасов и снаряжения началось только 27 августа, когда в Таллине уже шли уличные бои. Агентурное донесение от 31 августа 1941 г. показывает, как, например, происходила погрузка людей и грузов на транспортное судно «Балхаш».

Известие о погрузке госпиталя было получено в ночь на 28 августа и явилось для всех полной неожиданностью. Сама погрузка проходила крайне неорганизованно, без единого начальника, поэтому каждый грузил, что хотел: велосипеды, сундуки, чемоданы и даже пиво. Личный состав (около 4 тысяч человек) занял всю верхнюю палубу, причем так плотно, что не было возможности сидеть. Когда во время перехода возникла необходимость вести огонь по противнику, из-за тесноты получили ранения 9 человек, двое из которых скончались. Эти ранения люди получили в результате «дружеского огня».

Крайне неорганизованно осуществлялся вывод людей с позиций для посадки на корабли. Начальник 6-го отделения 3-го отдела КБФ старший политрук Карпов 30 августа 1941 г. докладывал своему руководству, что в результате непродуманных маршрутов отхода, отсутствия «маяков» и указателей большое количество военнослужащих направлялось в Беккеровскую гавань, где транспортов уже не было. Сам Карпов направлял отдельные группы бойцов в Минную гавань, где проходила посадка, и с последней группой поднялся на борт спасательного судна «Нептун», приписанного к ЭПРОНу.14 Кстати, в Таллине 6-е отделение 3-го отдела КБФ насчитывало 14 человек, на борт «Нептуна» взошло четверо, в Кронштадт прибыло только двое. Судьба остальных сотрудников отделения по рапорту Карпова не прослеживается.

О просчетах в организации погрузки личного состава свидетельствует и агентурное донесение от 31 августа 1941 г.: «Посадка на корабли в Таллине была не организована, беспланова и настолько поспешна, что сейчас крайне трудно установить не только число и размещение отступавших по кораблям и погибших, но и убедиться в том, что из Таллина и островов эвакуированы все. Многие командиры не отрицают, а утверждают, что довольно значительная часть людей, особенно занятых баррикадными боями, осталась в Таллине»16. Более того, в первые дни после прибытия в Кронштадт отсутствовала даже точная цифра кораблей, вышедших из Таллина: одни командиры называли 163, другие — 190 единиц.

Непродуманность эвакуации приводила к тому, что приходилось бросать боевую технику и автотранспорт. Так, когда возникла необходимость эвакуировать личный состав и материальную часть 3-го и 4-го зенитных полков ПВО Главной базы КБФ, отличившихся в обороне Таллина, для погрузки подали не баржи, а транспорты, которые из-за мелководья не могли подойти к пристани ближе 1000—1500 метров. Поэтому почти всю материальную часть пришлось или уничтожить, или бросить. Из-за большой волны шлюпки за личным составом долго не приходили, хотя час отправления давно прошел. Уже оформилась мысль о создании партизанского отряда, но тут выручил катер, который всех перевез за 3—4 часа, благо «немец прошляпил» (так в тексте донесения) и дал возможность благополучно погрузиться.

Хаос, царивший во время эвакуации, подтверждает и командир 10-го зенитно-артиллерийского дивизиона старший лейтенант Котов, чьи личные соображения, адресованные в 3-й отдел КБФ, мы уже цитировали. Например, забытая группа бойцов во главе с лейтенантом Лопаевым вплоть до 28 августа сдерживала натиск противника и ушла с позиций только тогда, когда стало известно, что все соседи и начальники ушли. Сам Котов получил приказ сосредоточить свой личный состав и материальную часть сначала на пристани Вимси, потом в Беккеровской гавани. Котов доставил матчасть дивизиона в Беккеровскую гавань, «но грузить не было на что. Хозяина не было. Огромные толпы красноармейцев, краснофлотцев и командиров подвергались панике. Начальников не было. Большие толпы направились на прорывы (из разговоров мне известно, что многие из них вернулись, увидя транспорт на Купеческой пристани). Материальная часть орудий, приборов, автотранспорт, лошади и многое другое ценное имущество в огромном количестве осталось на пристани. Из разговоров известно, что часть л[ичного] с[остава] также осталась не погруженными».

Возникшая в результате неразберихи паника, отсутствие твердого руководства эвакуацией приводили к тому, что на пристанях метались, не видя выхода, вооруженные толпы красноармейцев и краснофлотцев. Здесь же стихийно формировались отряды, которые под началом командиров-«самозванцев» уходили в Ленинград по сухопутью. Одну такую громадную толпу, направлявшуюся неизвестно под чьим командованием в центр города для прорыва в Ленинград, увидел ранним утром 28 августа начальник 4-го отделения 3-го отдела КБФ батальонный комиссар Горшков. Можно посмотреть по карте, где Ленинград и где Таллин, и станет ясно, могли ли эти толпы дойти до цели.

Итак, погрузить на корабли удалось далеко не всех бойцов и командиров, не говоря уже о материальной части, которую пришлось уничтожить или бросить.

Пока шла погрузка, крейсер «Киров», два лидера и шесть новых эсминцев вели непрерывный артиллерийский огонь, поражая огневые точки противника и мешая ему накапливать силы на подступах к городу.

Имеющиеся в нашем распоряжении материалы не позволяют воссоздать полную картину августовской трагедии на Балтике. В то же время основные обстоятельства перехода прослеживаются достаточно четко. Мнение уцелевших участников сходится в одном: переход кораблей из Таллина в Кронштадт был организован бездарно, если не сказать преступно. Еще раз оговоримся, что документы составлялись в первые дни после перехода, когда шок от пережитых потрясений еще не прошел.

Помимо недостатков, имевших место в ходе подготовки и проведения эвакуации, документы позволяют выделить основные ошибки, допущенные командованием КБФ и приведшие к катастрофическим последствиям.

В соответствии с разработанным ордером корабли должны были следовать из Таллина в Кронштадт четырьмя (в некоторых документах — тремя) караванами. Каждый караван имел в охранении катера «МО», торпедные катера, сторожевые корабли и тральщики.

Флот, уходящий из Таллина, включал в себя боевые корабли (крейсер «Киров», эсминцы, сторожевики, тральщики, подводные лодки, катера-охотники и др.) и множество судов гражданского назначения: пассажирские теплоходы, ледоколы, буксиры, танкеры и пр., наскоро приспособленные под транспорты. Две эти группы кораблей резко отличались скоростью хода, вооружением, противоминной защитой, что сказалось практически сразу по выходе в море.

В голове караванов должны были пойти тральщики, за ними транспорты, переполненные бойцами таллинского гарнизона, беженцами и техникой, и последними — боевые корабли, прикрывавшие отход. Высший командный состав КБФ находился в основном на крейсере «Киров».

После получения сигнала об отходе началось одновременное движение всех караванов. Для занятия своих мест согласно ордеру суда 1-го и 2-го караванов вынуждены были сойти с основного фарватера и обогнать медленно двигавшиеся транспорты.

Флот начал покидать таллинский рейд днем 28 августа 1941 г., хотя погрузка людей, боеприпасов и материальной части была в основном завершена еще утром. В первую половину дня в Таллине стояла пасмурная погода, мешавшая действиям вражеской авиации, которая, напомним, безраздельно господствовала в воздухе. Кроме того, имелась возможность в светлое время суток форсировать район сплошных минных полей (Юминда-Нина) и еще засветло достичь острова Гогланд, который находился в наших руках.

Первые несколько часов похода прошли относительно спокойно, но затем начался настоящий ад.

Тральщики, шедшие впереди, подсекали мины, которые или взрывались в тралах, выводя их из строя, или всплывали на поверхность. В последнем случае их полагалось расстреливать, а это делалось далеко не всегда. Полоса, протраленная тральщиками, оказалась узкой. Отмечено много случаев, когда корабль, отвернув от одной мины, подрывался на другой и в считанные минуты шел ко дну. Более быстроходные боевые корабли, обгоняя транспорты и тральщики, выходили на непротраленные места и погибали.

Так, например, дивизион старых эсминцев по приказанию командира отряда контр-адмирала Ралля с целью обгона транспортов повернул влево и пошел по непротраленной полосе. Помощник командира тральщика № 44 лейтенант Духно по мегафону предупредил адмирала, что его корабли идут по минному полю и могут подорваться, однако последние, развив скорость до 16 узлов, продолжали движение. Вскоре старые эсминцы «Калинин», «Володарский» и «Артем» один за другим подорвались на минах и затонули.

Когда небо прояснилось, в действие вступила вражеская авиация.

Если боевые корабли, имевшие зенитные установки, встречали «юнкерсы» плотным заградительным огнем, который мешал, по крайней мере, прицельному бомбометанию, то гражданские суда могли противопоставить налетам лишь стрельбу из легкого стрелкового оружия. Получая сильнейшие повреждения от бомб и мин, почти беззащитные транспорты один за другим уходили под воду.

Первые советские истребители участники прорыва увидели только на следующий день, уже на подходе к Кронштадту, что дало им основание мрачно иронизировать: «Мы шли от Таллина до Кронштадта под прикрытием немецких пикировщиков».

По общему мнению уцелевших участников перехода, ситуация вышла из-под контроля командования КБФ буквально с первых часов после выхода с таллинского рейда. Каждый корабль фактически предоставлялся на волю капитана, команды и пассажиров, и на некоторых судах возобладал принцип «спасайся, кто может». К чести большинства других командиров следует сказать, что они даже в тех нечеловеческих условиях сумели организовать противовоздушную и противоминную оборону, борьбу за живучесть кораблей, спасение людей.

Имели место случаи, когда командиры кораблей отказывались принимать на борт людей с тонущих судов, объясняя это тем, что их корабли перегружены, и начинали оказывать помощь только под угрозой применения оружия или тогда, когда по ним открывали предупредительный огонь.

На одном и том же корабле можно было видеть примеры трусости и героизма.

Уже упоминавшийся эсминец «Калинин», получивший несколько пробоин в корпусе, несколько часов держался на плаву, медленно погружаясь в море. Первыми тонущий корабль, вопреки уставам, традициям, элементарным требованиям флотской этики, покинули его командир капитан 3-го ранга Стасов и военком батальонный комиссар Шишов. Стасов, отойдя на шлюпке на 100—150 метров от борта и, видимо, почувствовав себя в безопасности, начал кричать: «Помощник, спасай людей!» Шишов «как воды в рот набрал» (так в тексте рапорта). Видимо, военком находился в полнейшем ступоре от происходящего. В это же время помощник командира капитан-лейтенант Руссин, воентехник Юрченко, старший лейтенант Миронов, начальник службы снабжения Чеклуев оставались на обреченном корабле до последнего, выносили раненых, помогали находить средства спасения и показывали пассажирам, как ими пользоваться. Они сошли в воду вместе с оставшимся личным составом.

После попадания авиабомбы в транспорт «Казахстан» и возникновения пожара находившийся на корабле генерал-майор Зашихин не только не принял никаких мер к организации тушения пожара и пресечению начавшейся паники, но сошел на первый подошедший к борту катер и ушел от транспорта. Вслед ему неслись выкрики красноармейцев и краснофлотцев: «Открыть огонь по уходящему на катере Зашихину!» Опомнившись, люди начали таскать касками(!) из-за борта воду и потушили пожар. «Казахстан» своим ходом пришел
в Кронштадт.

Упомянутые выше агентурные донесения, рапорты, докладные и служебные записки составлены с эмоциональностью, не характерной для такого рода документов. Тем более эмоциональность не характерна для судовых журналов. Их сухие, официальные строки зримо показывают, через какой кошмар пришлось пройти участникам Таллинского перехода. Вот что записано, например, в вахтенном журнале эсминца «Суровый» за 28 августа 1941 г.:

«18.20. Впереди по курсу подорвался большой транспорт, наполненный людьми.

18.22. Подорвавшийся транспорт вместе с людьми ушел под воду.

18.25. Впереди по курсу подорвался транспорт с людьми.

18.30. Подорвавшийся транспорт с людьми ушел под воду».27

Итого — за 10 минут уходят под воду два транспорта, «наполненных людьми». Подобные записи встречаются едва ли не в каждом судовом журнале.

Вечерняя темнота снизила воздушную опасность, зато многократно возросла опасность минная. Продолжаю цитирование вахтенного журнала эсминца «Суровый»:

«19.30. Впереди по курсу подорвался какой-то корабль буксирного типа.

20.25. Впереди по курсу взорвалась большая подлодка.

20.26. Рассеялся дым, и впереди на месте подлодки была ровная поверхность моря.

20.35. Впереди крейсера «Киров» появился колоссальный столб огня и дыма.

20.40. Сзади, в районе, где примерно должна находиться «Верония», появился колоссальный столб огня и дыма.

20.50. Справа, обгоняя, шел какой-то небольшой транспорт. Взрыв — черный дым.

20.51. Черный дым рассеялся, транспорта не оказалось.

22.10. Прямо по носу подорвался транспорт.

22.58. Справа по борту подорвался транспорт на мине.

23.24. Подорвался какой-то корабль».

Названия погибших кораблей в вахтенном журнале «Сурового» отсутствуют. В то же время по нашим документам можно составить картину гибели некоторых конкретных судов.

Например, транспорт «Верония», имевший на борту значительную часть управления 10-го стрелкового корпуса, а также бойцов и командиров различных частей гарнизона, около 12 часов дня 28 августа покинул таллинский рейд и взял курс на Ленинград. Вначале плавание проходило относительно спокойно, налеты отдельных вражеских самолетов отбивались зенитным огнем транспортов и кораблей охранения. Так продолжалось до вечера, когда «Юнкерс-88» сбросил на «Веронию» серию бомб, одна из которых разорвалась рядом с бортом корабля и повредила машинное отделение. «Верония» потеряла ход. От выпущенных паров, окутавших транспорт, на корабле началась паника, многие бросились в море. Вскоре, однако, выяснилось, что «Верония» может самостоятельно держаться на плаву. Паника улеглась, оставшиеся на борту занялись спасением находившихся в воде. Поднять на борт удалось не всех, в частности, утонул прокурор 10-го стрелкового корпуса Старостин. Спасательное судно «Сатурн», на котором находилось около 800 человек, взяло «Веронию» на буксир, но, пройдя несколько кабельтовых, подорвалось на мине. Люди с «Сатурна» перешли частью на «Веронию», частью на какой-то буксир. Этот буксир, нагруженный до предела, вскоре сам был торпедирован и моментально пошел ко дну. Из 800 человек, находившихся на борту «Сатурна», спаслось лишь незначительное количество.

Приблизительно в 22 часа «Верония» подорвалась еще раз (по другим сведениям была торпедирована) и в течение 1—2 минут пошла ко дну. Очевидец гибели транспорта заместитель начальника Особого отдела 10-го стрелкового корпуса лейтенант госбезопасности Доронин писал: «Во время потопления на «Веронии» были слышны многочисленные револьверные выстрелы». Судя по всему, люди кончали жизнь самоубийством, не желая живыми уходить в морскую пучину. Картину гибели этого транспорта видел и другой сотрудник органов госбезопасности, начальник 6-го отделения 3-го отдела КБФ старший политрук Карпов, о котором упоминалось выше. Его рассказ расходится с предыдущим лишь в частностях.

Из-за резко возросшей минной опасности многие корабли ночью встали на якорь. Плавающие мины пытались отталкивать шестами. В то же время некоторые суда продолжали движение и гибли на минах.

События той ночи, в частности, отражены в вахтенном журнале лидера «Минск», который считался одним из лучших боевых кораблей КБФ.

В 21.40 в параване «Минска» взорвалась мина. Корабль дал течь, команда начала борьбу за его живучесть. В 22.15 к нему подошел миноносец «Скорый», чтобы взять на буксир, но через 15 минут он, подорвавшись на мине, переломился пополам и еще через 15 минут затонул. Спущенные с «Минска» шлюпки смогли спасти только 44 человека. В 22.45 лидер стал на якорь, так как тральщики ушли. Борьба за его живучесть продолжалась всю ночь.

В 6.20 29 августа 1941 г. «Минск» двинулся дальше следом за тральщиком «Гак» и лидером «Ленинград». В 6.52 вахтенный начальник «Минска» зафиксировал первый за этот день налет вражеской авиации. С той минуты и до 10.03, т. е. за 3 часа с небольшим, немцы произвели в общей сложности 7 налетов на караван. В 10.35 на «Минске», видимо, вздохнули с облегчением, увидев два наших самолета-разведчика. В 11.20 в вахтенном журнале появилась запись: «Нас сопровождают истребители» (первые за два дня). В 17.16 «Минск» пришвартовался у стенки Усть-Рогатки.

Столь же часто воздушные налеты фиксировались в вахтенных журналах других уцелевших судов.

Психическое напряжение людей, ежесекундно ожидавших смерти если не от бомбы, то от мины, достигало наивысшего предела. Если командиры, многие из которых впоследствии стали героями Великой Отечественной войны, теряли голову в той обстановке, то чего уж говорить о рядовых бойцах. Например, на спасательном судне «Нептун» некоторые красноармейцы предлагали избрать ревком (!) и потребовать от командира немедленно направиться к берегу, хотя бы даже чужому, и высадить людей.

Впрочем, и достигнув своего берега, люди и корабли продолжали погибать. Так, уполномоченный 3-го отделения 3-го отдела КБФ Ламброзо, совершивший на танкере № 12 переход из Таллина до острова Гогланд, 31 августа докладывал своему руководству о неразберихе, царившей в момент разгрузки. С берега дали распоряжение высадить бойцов, на шлюпках переправилось человек 150—200. В этот момент к танкеру на катере подошел капитан 2-го ранга Черный и, угрожая оружием, приказал капитану отойти от острова и следовать в Кронштадт. Закончилось тем, что танкер, отойдя от Гогланда на 8—10 километров, попал под бомбежку и затонул.

30 августа на Гогланде начали погрузку высадившихся накануне людей для дальнейшего движения в Кронштадт. Все происходило при хорошей видимости, и самолеты противника подвергли ожесточенной бомбардировке гавань и транспорты. Были новые жертвы. «Эту работу можно было сделать с наступлением темноты, но командование острова и до этого не додумалось», — сообщал своему начальнику уполномоченный 3-го отдела ОВРа37 политрук Корытько.

В ночь с 29-го на 30 августа 1941 г. головные корабли КБФ прибыли в Кронштадт. На основании опросов некоторых командиров 3-й отдел КБФ располагал информацией (по состоянию на 31 августа), что в Таллинском переходе погибли почти со всем личным составом 5 эсминцев, 2 сторожевика,
1 подлодка, 10—12 транспортов. Другие командиры считали, что из Таллина вышло около 30 транспортов с личным составом армии и флота и все они погибли.

В декабре 1941 г. начальник 3-го отдела КБФ дивизионный комиссар Лебедев направил наркому ВМФ СССР адмиралу Кузнецову две докладные записки: «О боевых действиях Краснознаменного Балтийского флота» и «Об отходе Краснознаменного Балтийского флота и частей 10 СК из Таллина в Кронштадт 28—29 августа 1941 г.», в которых дал анализ августовских событий на Балтике. В документах имеются цифры потерь: потоплено 12 боевых кораблей, еще 3 требуют докового ремонта, погибло 19 вспомогательных судов и транспортов, еще 4, будучи поврежденными, выбросились на берег о. Гогланд. Людские потери он определил более чем в 6 тысяч человек, включая команды погибших кораблей (в других документах названа цифра 1044 и даже 15 тысяч погибших). Точная цифра, по-видимому, никогда не будет установлена, никакого учета эвакуируемых, тем более поименных списков, насколько можно судить по документам, никто не вел. По данным на 2 сентября 1941 г. было спасено 14 800 человек.

Основными причинами столь высоких потерь в личном составе и кораблях Лебедев считал следующие. Во-первых, командование КБФ, зная о наличии у противника сильной минно-артиллерийской позиции в районе Юминда-Нина, не приняло надлежащих активных контрмер к уничтожению таковой. Во-вторых, не был заранее проработан вопрос о четкой организации спасения людей, обеспечения их спасательными средствами. В-третьих, практически отсутствовала поддержка караванов с воздуха.

В «Таллинском переходе» погибли, не сумев нанести существенного вреда противнику, тысячи бойцов и командиров 10-го стрелкового корпуса, не желавших сдаваться в плен, получивших бесценный боевой опыт в боях за столицу Советской Эстонии, а также сотни моряков-балтийцев, т. е. воинов, которые могли бы значительно усилить оборону Ленинграда.

Защитники Таллина вплоть до последнего дня не считали свое дело проигранным. Их настроение хорошо отразил начальник штаба 3-го полка ПВО Главной базы КБФ майор Миролюбов: «Насколько храбро зенитчики дрались, защищая Таллин, настолько бесславно большинство их погибло в водах Балтики, не принеся врагу никакого урона. Таллин предателями был сдан, т<ак> к<ак> отдельные зен[итные] батареи по 3 дня сдерживали его (противника. — И. И.) продвижение на Таллин, подавляя минометы и в упор расстреливая живую силу, и если батарея оказывалась в окружении, т<ак> к<ак> пехота покидала свои рубежи, то достаточно было бросить группу бойцов в 30—40 человек, и немцы позорно откатывались назад, а если бы бросить в наступление всех утопленных балтийцев с брошенной артиллерией, то противнику был бы нанесен сокрушительный удар в спину».

Масштабы балтийской трагедии 1941 г. некоторые участники Таллинского перехода сравнивали с цусимской катастрофой 1905 г. Вину за гибель многих тысяч людей и десятков кораблей едва ли не единодушно они возлагали на командование КБФ, считая, что «такой ужасной и позорной катастрофы русский флот не знал за всю свою историю», «такой кошмар можно пережить только раз в жизни», «мы увлекались трескучей фразой, лозунгами, воспитывали излишнюю самоуверенность, а воевать не учились, не умеем и не в состоянии», «Балтфлот с личным составом потоплен предателями». Не укладывалось в голове, как противник, имевший в Финском заливе силы, гораздо меньше наших, смог учинить такой разгром. По их мнению, эти силы он использовал грамотно, а мы — безобразно. Вспоминали масштабные репрессии и «чистки» 1920—1930-х гг., в результате которых выдвигались бездарные и беспринципные люди.

Таковы были характерные настроения участников Таллинского перехода, царившие в первые дни после их прибытия в Кронштадт.

По материалом ФСБ России.

По плану «Барбаросса» захват Ленинграда был одной из главных целей немецкого командования. На Балтике предполагалось создать германский флот. В то же время к 1941 году советский флот на Балтике не имел маневренного линейного флота. Кораблестроение в те годы было нацелено на постройку глобальных судов – линкоров и эсминцев, которые не могли эффективно действовать в Финском заливе и не представляли особой угрозы для противника. В 1941 году на базе флота в Таллине находилось 11 подводных лодок (4 «малютки»), корабли, принимавшие участие еще в Первой Мировой войне, некоторое количество тральщиков, которых было недостаточно для полноценного функционирования флота во время войны и ряд вспомогательных судов. Крейсер «Киров» из-за своих внушительных размеров не особенно подходил для активных действий в районе Финского залива.

В целом советский Балтийский флот установил на Балтике 5657 контактных мин и 1480 минных защитников. Помимо этого корабли и авиация флота поставили ряд активных минных заграждений у выходов из финских шхер и на подходах к финским и немецким портам и военным базам. Применяя такое активное минирование, советское командование явно недооценивало основную опасность для флота – гитлеровскую авиацию.

Немецкие войска также позаботились о минировании подходов к базе флота в Таллине. На протяжении 300 км. от Кронштадта до Таллина 50 км. приходились на минное заграждение «Юминда», установка которого позволяла берлинскому радио кричать об окружении советского Балтийского флота. При этом минирование авиацией противника Финского залива не осталось без внимания с советской стороны, но наши подводные лодки имели приказ не вступать в бой с авиацией противника, отмечая лишь места установки минных заграждений.

20 августа 1941 года началось наступление немецких войск на столицу Эстонии и базу Балтийского флота Таллин. С момента начала наступления было очевидно, что поражение защитников города предрешено, однако приказ об отступлении был отдан с большим запозданием лишь 26 августа. Такая нерешительность в первую очередь была обусловлена некомпетентностью руководства Северо-Западного фронта К.Е. Ворошилова и А.А. Жданова. Операция по Таллиннскому переходу была осуществлена под руководством наркома Н.Г. Кузнецова, вне руководства советской Ставки.

Крейсер "Киров"

Несмотря на наличие директивы, которая предписывала оставить Таллин, К.Е. Ворошилов отдает соответствующий приказ лишь после того, как 27 августа силы немцев достигли города и его пригородов, начав обстрел рейда порта из артиллерии и тяжелых минометов.

Посадка людей на корабли и погрузка снаряжения и была завершена только к утру 28 августа. У входа в гавань в качестве брандера была оставлена плавбаза «Амур», которая должна была предотвратить доступ неприятельских кораблей в гавань Таллина. Некоторые суда, не пройдя и пары метров, вынуждены были вновь возвращаться к пирсу (так, уже будучи переполненной, плавбаза «Вирония» вновь подошла к пирсу и взяла на борт еще группу бойцов).

Основной задачей перехода была эвакуация войск и кораблей Балтийского флота из Таллина с минимальными потерями, однако условия перехода были очень затруднены. Оба берега Финского залива к этому моменту находились под контролем войск неприятеля. Против конвоя немцы задействовали большие силы авиации в частности даже курсантов бомбардировочной школы Люфтваффе.

На прибрежных аэродромах Финского залива было сосредоточено большое количество немецкой авиации, которая в течение всего Таллиннского перехода совершала налеты на корабли конвоя. При этом советская авиация, которая была отведена с аэродромов Эстонии в Ленинград, сталкивалась, таким образом, с существенными трудностями по прикрытию сил флота. Несмотря на возможность покрыть расстояние от Ленинграда до Таллина, авиация не была задействована в операции, возможно из-за трусости командования. Выход в море без прикрытия с воздуха был самоубийством, но, тем не менее, он состоялся.

Из-за промедления с началом эвакуации войск, немцы успели блокировать флот, перегородив узкий залив между мысом Юминданина и Коткой. Советскоке командование выбрало для прорыва только один фарватер в акватории Финского залива – центральный. Только по нему мог выйти крейсер «Киров», остальные фарватеры не обеспечивали необходимого резерва по глубине. Почему для остальных кораблей не были предложены другие фарватеры, остается загадкой. Флот, который растянулся по территории Финского залива на протяжении 15 миль, прикрыть было фактически невозможно. Вся операция, как может теперь показаться состояла в защите крейсера «Киров», уничтожение которого грозило командующему флотом адмиралу Трибуцу военным трибуналом. Для обеспечения прикрытия крейсера были брошены и без того малочисленные силы из состава эсминцев и тральщиков флота.

Тральщиков было очень мало, именно поэтому перед выходом из гавани Таллина, не была проведено контрольное траление по маршруту перехода и не проводилась минная разведка. Во время проведения Таллиннского перехода Финский залив представлял из себя «суп с клецками», был переполнен как немецкими, так и советскими минами.

Боевые корабли и транспорты под артиллерийским и минометным огнем немцев оставили Таллин утром 28 августа и вышли на внешний рейд, но не смогли далеко продвинутся из-за установившейся на море штормовой погоды. Только ко второй половине дня, когда погода улучшилась, корабли начали перестраиваться в походный порядок. Наиболее полезными судами во время перехода предсказуемо оказались тральщики, которые были просто нарасхват. Именно этим кораблям досталось во время проведения операции больше всего. Тральщики просто не успевали расстреливать мины, которые подсекались параванами и тралами, не успевали вовремя уклониться, от появляющихся на пути мин.

Во время перехода на минах погибли следующие боевые корабли: тральщики «Барометр» и «Краб», подводные лодки «Щ-301» и «С-5», эсминцы «Калинин», «Володарский», «Скорый», «Артём», «Яков Свердлов», сторожевые корабли «Циклон» и «Снег».

Одной из причин массовой гибели судов были и приказы руководство, которое приказало боевым кораблям, которые прикрывали транспорты прорываться в Кронштадт самостоятельно. Так 2 подводные лодки из состава кораблей прикрытия получили с крейсера «Киров» радиограмму о выходе из состава прикрытия, что они и выполнили, полным ходом уйдя в Кронштадт, так поступили многие боевые корабли, фактически бросив беззащитные тихоходные гражданские суда на растерзание Люфтваффе. Принимая во внимание некомпетентность военного руководства, часть судов вопреки приказам повернула на южный фарватер и благополучно достигла пункта назначения.

Таллиннский переход – дорого обошелся флоту, в Кронштадт смогли добраться 112 боевых кораблей и 23 транспорта и вспомогательных судна. Во время самого перехода погибло 15 боевых кораблей флота: 5 эсминцев, 3 тральщика, 2 сторожевых корабля, 2 подводные лодки, сторожевой и торпедный катера, канонерская лодка, 51 гражданский транспорт и вспомогательное судно. Подсчитать понесенные людские потери не представляется возможным, так как они учитывают только военнообязанных – более 20 тыс. человек, но помимо них на кораблях эвакуировалось и какое-то количество гражданских, которых некто не считал, так как эвакуация проводилась достаточно стихийно. Из примерно 42 тысяч человек, которые погрузились на транспорты в Таллине, Кронштадта достигли лишь 18 тысяч (некоторые вплавь). Если бы флот не оказал существенную помощь своей артиллерией в обороне Ленинграда, данную операцию можно было бы считать провальной и равнозначной таким печальным страницам истории, как гибель конвоя PQ-17.

Разрешение на эвакуацию флота и промышленного оборудования из Таллина было получено только 26 августа , когда немецкая артиллерия уже вела огонь по советским кораблям в Таллинском порту. Из-за промедления противник успел блокировать позиции кораблей Балтийского флота , перегородив минными заграждениями узкий залив между Коткой и мысом Юминда . Советским командованием был выбран в Финском заливе только один фарватер — центральный. Выбор был основан только на том, что гигант крейсер Киров не мог пойти по фарватеру, имеющему меньший резерв глубины. Тральщиков было катастрофически мало, поэтому перед выходом кораблей из главной базы не успели провести минную разведку и контрольное траление по маршруту перехода. На момент перехода Финский залив представлял из себя «суп с клёцками» — залив, напичканный как советскими, так и немецкими минами .

В 11 часов 27 августа командующий флотом Трибуц отдал приказ о начале отхода войск и посадки на суда. Грузили боевую технику и наиболее ценное имущество. На крейсер «Киров» был погружен золотой запас и правительство Эстонии. Учет принятых на борт людей практически не производился. Всего из Таллина в поход 28 августа 1941 года вышли 225 кораблей и судов.

Утром 28 августа боевые корабли и транспорты под огнём артиллерии и миномётов вышли на внешний рейд, но быстрого продвижения не получилось из-за штормовой погоды. Только во второй половине дня погода улучшилась, корабли начали перестраиваться в походные порядки. В этом переходе тральщики оказались самыми полезными кораблями: они были буквально нарасхват. Именно тральщикам во время перехода досталось больше всего. Корабли не успевали расстреливать мины, подсекаемые параванами и тралами, не успевали отвернуть от внезапно появлявшихся на их пути мин и подрывались. В этих условиях командующий флотом приказал встать на якорь до восхода солнца. к моменту постановки на якоря в ночь с 28 на 29 августа, флот уже потерял 26 кораблей и судов.

Карта перехода (нажмите для увеличения)

С наступлением рассвета 29 августа боевые корабли отрядов главных сил, прикрытия и арьергарда снялись с якоря и полным ходом, до 27 узлов, ушли на Кронштадт. Но самое страшное было впереди. Примерно с 7 часов утра начались непрерывные авианалёты . Пользуясь близостью своих аэродромов и практически полным отсутствием советской авиации, немецкая авиация обрушилась на тихоходные конвои, к тому же имевшие крайне слабое зенитное вооружение. В этот день, 29 августа, погибло наибольшее количество эвакуированных бойцов и гражданских лиц. Вместе с тем, героическими действиями экипажей остальных кораблей и судов под огнём вражеской авиации были спасены в море свыше 9 300 человек , ещё свыше 6 100 человек сошли на остров Гогланд с подошедших к нему горящих или прибуксированных повреждённых кораблей. Для спасения людей в море высылались корабли из Кронштадта, с Гогланда и с острова Лавенсаари, на их счету тысячи спасённых жизней. Корабли главных сил стали прибывать в Кронштадт с 17:20 часов 29 августа , а 30 августа в Кронштадт продолжали прибывать отрядами и разрозненно уцелевшие корабли и суда — всего 107 единиц.

Вопрос о потерях в корабельном составе остаётся спорным — называются цифры от 8 до 19 боевых кораблей и от 19 до 51 транспортов и вспомогательных судов. По исследованию Р.А. Зубкова, из Таллина вышли 41 992 человека (включая экипажи, войска, гражданских лиц), доставлено в итоге в Кронштадт — 26 881 человек (в том числе вплавь), погибло 15 111 человек (8 600 военнослужащих флота и 143 вольнонаёмных флота, 1 740 бойцов сухопутных войск, 4 628 гражданских лиц).